У порога хижины появилась девушка. Сняв с головы кувшин с водой, она вошла в хижину, и на старика повеяло вечерней свежестью реки. Бесшумно ступая по полу, - только колокольчики на браслетах тихо роняли свой ласковый звон, - она зажгла два маленьких светильника. Потом поставила миску с водой на очаг возле хижины. Языки пламени лениво лизали тощие лепешки кизяка. Когда вода в миске закипела, девушка бросила в нее две пригоршни рису, немного соли.
Старик сидел, молча наблюдая за плавными движениями и легкой походкой девушки. Молчал он и во время ужина. Схватывая дрожащими пальцами щепотку риса, отправлял ее в рот. Долго жевал искрошившимися зубами.
Поев, он вышел на улицу и сел на землю невдалеке от хижины, поджав под себя ноги. Запрокинув голову, смотрел на звезды. затем тихонько позвал:
- Дочь Лейлы, я хочу с тобой говорить.
Девушка поспешно подошла, покорно опустилась на землю подле старика-отца.
- Скоро большой праздник, дочь Лейлы. Много, очень много людей придет в храм. Но я хочу, чтобы не раз и не два в год к храму приходили люди. Пусть каждый день будет праздником!.. Я велел глашатаям объявить в округе на сотни миль, что на этот раз в храме вновь будет служить Великому Богу танцовщица. Той танцовщицей будешь ты. Приготовься сама и приведи в порядок одежды. Я все сказал, дочь Лейлы.
И старик, и девушка знали: перечить старшим - святотатство. Так записано в древних молитвенных свитках, так ведется испокон веков. И все же старый жрец сидел несколько минут, пристально вглядываясь в опущенную, поникшую голову дочери. Словно пытался проникнуть в скрытые ее мысли. Словно хотел разгадать, что у нее на сердце.
Джайна молчала. Старик, кряхтя, поднялся, и через минуту она услышала, как он задул светильники в хижине и лег.
От людей Джайна не раз слышала о храмовых танцовщицах. О том, какие они красивые, искусные, бесстыжие. О том, что каждый мужчина за деньги - за большие деньги! - мог купить их ласку. О том, что относились к ним, как к уличным девкам. О том, что относились к ним, как к уличным девкам. О том, что восхищались ими лишь в те мгновения, когда они, повинуясь высшей воле, танцем своим прославляли богов...
Ее тоже учили танцам. Учили с трех лет. И все учителя в один голос твердили, что при ее красоте и таланте она могла бы стать великой танцовщицей. Но ее мать, Лейла, и слышать о том не хотела: "Моя Джайне будет петь и танцевать лишь для мужа". И впрямь, пристало ли девушке из древнего, пусть обнищавшего рода жрецов уподобляться продажной танцовщице, услаждать то пресытившегося всем богача-купца, то сладострастного старика-князя, то похотливого министра...
Но матери уже нет в живых. И старик решил, чтобы вернуть храму былую славу, пожертвовать молодостью дочери, ее честью, может быть даже жизнью.
Джайна подошла к Кальхе, обняла ее одной рукой, прикоснулась к ней щекой, приникла всем телом. Она беззвучно плакала, не утирая слез, и они катились по ее щекам, падали на обнаженную грудь. Налетел порывом теплый вечер. Кальха ласково зашелестела узкими листьями, успокаивала...
Надолго ли хватит девичьих слез, если ты молода, здорова и если несчастье еще не случилось, а может быть, и не случится? И потом, танцевать в храме вовсе не значит отдаваться каждому, кто захочет. Да и отец не допустит этого! И разве так уж плохо на виду у тысячной толпы исполнять танец во имя Бога Начала Начал? Люди окаменеют: мужчины - от наслаждения, женщины - от зависти. Еще бы! Ты, вся в золоте и серебре, вздрагиваешь замираешь в такт барабанам, плывешь по воздуху. За твоей спиной громадный божественный фаллос. И - сам Бог! Он благословляет тебя, зовет, требует, приказывает. Еще мгновение - и нет тебя. ты растворилась: твоя душа - в Его душе, твое тело - в Его теле. Тебя нет. есть только Он. И ты - в Нем.
Джайна уже улыбалась. А какой-то вкрадчивый голос шептал ей о том, что ей уже семнадцать, а она еще не знает радостей и утех любви, о которых повествуют древние скульптурные группы украшающие внешние стены храма.
Уже входя в хижину, Джайна обернулась. За храмом всходила невидимая луна. Храм призывно простер к небу свои башни. Яркие огни за Священной рекой, огни завода, наполнили душу девушки смятением, страхом: "Что там? Зачем? Что-то новое грядет, неведомое. Добрые боги! Оградите очаг наш, жизни наши от напастей и бед!"...
