Похоже, я все-таки в реальности. Картинка перед глазами двоилась, если аккуратно сбоку нажать на глазное яблоко, а вокруг – там, куда я смог дотянуться с закрытыми глазами, сознание рисовало ту же картинку, осязание лишь подтверждало зрение. А что осязание реально, лишь подтвердила медсестра, или как там у них по старорежимному, сестра милосердия, что ли, подсунув под меня утку, и проводя манипуляции с нежной частью моего нового тела. И эта нежная часть была маленькая, судя по осязанию. А еще при этом я почувствовал прилив крови к лицу – наверное прежний обладатель моего тела еще стеснялся так, что аж покраснел. Хотя вряд ли, это реакция сознательная, а судя по тому, что у меня в голове и книжкам про впопуданцев в чужие тела, здесь я один, присутствие чужого разума не обнаружено.
Пару дней меня не беспокоили, были лишь регулярные визиты врача и сестрички милосердия (а ничего у нее зад в хирургических брючках!). Причем, самое интересное, эти двое гадов только улыбались на все мои попытки завести разговор. Таки заговор молчания какой-то. А вот потом…
Сначала в палату вошел тот самый аристократический тип, которого я видел после пробуждения. Вошел, и уселся на прикроватный стул, пристально меня разглядывая.
– И что? – не выдержал я. – Нравится? Вы из этих?
Надо было видеть, как рожу аристократа перекосило.
– Да, похоже я ошибся… – пробормотал он себе под нос.
– Смотря в чем, – нагло усмехнулся я.
– Итак имя, фамилия, год рождения.
Да ты что, дядя, белены объелся что-ли? Так все я тебе и выложил. Все так и укладывается в попадание на территорию вероятного противника, – «сиятельство», русский язык с каким-то странным говором, хорошо оборудованный госпиталь, заговор молчания – хотя обстоятельства этому противоречили. Если только уничтожили всю нашу кавалькаду из росгвардейцев, обеспечивающих оцепление, и нашу штурмовую группу, а меня, каким-то чудом выжившего после очереди из калаша в упор вывезли на какую-то их базу в Грузии или где-нибудь еще, где очень любят матрасный флаг. Но вот только одно, самое главное обстоятельство не укладывается – мое тело двенадцатилетнего ребенка, и это перевешивает все остальное. До этого еще наша цивилизация не дошла.
– Давайте так, – предложил я. – Тактику ведения допроса и противодействие ей я знаю, и вы это знаете. Поэтому сначала я хочу узнать несколько вещей, от которых будет зависеть то, что я вам скажу, и вы это тоже знаете.
– Да? – удивленно задрал брови аристократ. – Я говорю с коллегой?
– Смотря в чем вы считаете себя коллегой.
– Спрашивайте.
– Какой сейчас год?
– Две тысячи двадцать пятый от Рождества Христова, если вы понимаете, о чем я.
– Понимаю. Где я нахожусь?
– Петербургский Николаевский военный госпиталь.
Вот как! Если не врет, то я в России.
– Кто сейчас у власти?
– На престоле сейчас император Владимир Четвертый.
– Монархия?
– Естественно, мы же не галлы какие-нибудь с их республиканскими метаниями.
Если он прав, я попал в другую ветку реальности. И это задница.
– Теперь я. Итак повторюсь…
Ладно, «коллега».
– Александр Радов, одна тысяча девятьсот восемьдесят пятого года рождения.
– Где родились?
– Город Краснодар Краснодарского края, – я наблюдал за его реакцией.
– Краснодар?
– Ну скорее всего у вас это Екатеринодар.
– Далековато же вас занесло, – покачал тот головой, делая пометки старомодным карандашом в блокноте. – Теперь немного странный вопрос, который не укладывается в вашей легенде или реальной биографии, но от которого зависит ваша жизнь. Фамилия Драбицыны вам что-нибудь говорит?
– Откуда вы это знаете? – я решил позволить себе удивиться, хрен с ним, перейдем на менее принужденную беседу. – Говорит. Моя прабабушка была Драбицына Анна Михайловна.
– Что с ней стало?
– А ничего хорошего. После революции чудом уцелела, остальных расстреляли красные, потом так и осела в Ленинграде, прошу прощения, теперь Санкт-Петербурге. Умерла в блокаду. В роду передавалось, что она была графиня.
– Революция, красные, Ленинград, блокада?
– У вас что, ничего этого не было?
– Ладно, не отвлекайтесь. Так в вас течет кровь рода Драбицыных?
