Самое чистое, незамутненное представление можно получить из его стихов. В них говорит само сердце, и в некоторых оно звучит такими чистыми звуками, будто ничто земное больше не сдерживает его. В некоторых – но не во всех. «Песнь о Темной ночи» полна глубокого мира. В блаженной тишине этой Ночи совершенно исчезают шум и суета дня. В «Огне живой любви» сердце горит чистым небесным огнем. Мир совершенно исчез. Душа всеми своими силами охватывает одного только Бога. И только «рана» свидетельствует о трещине между небом и землей.
Совершенное удовлетворение души, из которой изливаются эти песнопения, раскрывается не только в содержании, но и в поэтической форме. Ее тишина и простота – это естественный звук сердца, которое совершенно непринужденно, без каких-либо стараний раскрывается в этих чистых звуках, подобно поющему соловью или распускающемуся цветку. Это совершенные произведения искусства, поскольку в них вовсе не чувствуется никакого «искусства».
То же самое можно сказать еще о двух стихах: «Песни младого пастуха» («Pastorcico») и «Песни о триедином источнике». Но по содержанию и форме они отличаются от двух других песнопений и друг от друга. В «Песни младого пастуха» движение души не находит непосредственного выражения. Поэт увидел образ и придал ему поэтическую форму. Он видит Христа Распятого, слышит Его жалобу о душах, «гордо отвергших Его любовь». Из этого он создает песню пастуха, как то было свойственно его времени и как он это сделал высоким стилем в своем «Cantico». Если в «Песнопении» толчком послужила Песнь Песней, то не повлияло ли здесь воспоминание о Пастыре Добром, Который положил жизнь свою за овец? (ср. Ин 10, 1—10). И разве жалоба пастуха о недоступной пастушке не является отражением той скорбной жалобы, когда Спаситель плакал об Иерусалиме (ср. Мф 23, 37)? Постоянно повторяющиеся слова «El pecho del amor muy lastimado» («Сердце, обремененное муками любви») создают основное настроение. Они исходят из сердца, забывшего себя и погрузившегося в сердце Спасителя. В них говорит страдание освободившейся от самой себя и соединенной с Распятым души. (Этому соответствует свидетельство, что в Сеговии во время Страстной недели св. Хуан был не в состоянии покинуть дом, потому что был слишком охвачен состраданием Страстям Господним.)
В «Песни о первоисточнике» душа снова поет о чем-то, что движет ею на самой глубине, как и в «Темной ночи» и «Огне любви». Однако то, что душою движет, не есть ее собственная судьба, как там, но внутренняя жизнь Божества, как то раскрывает душе ее вера: вечно струящийся Источник, из Которого происходят все существа, Который всем им дает свет и жизнь; Который рождает из Самого Себя подобный Ему поток, и вместе с этим вторым потоком Они производят третий, той же полноты. Песнь, в которой поется об этих истинах, отнюдь не является «поэтическим вымыслом». Она действительно поется в чистейших музыкальных звуках. Вероучение в ней становится самой струящейся жизнью: вечное море, колышущееся спокойными ударами волн и поющее свою песню.
И каждый раз, когда волны ударяют о берег, слышится глухое эхо: «Aunque es de noche» («Хоть это происходит в ночи»). Душа ограничена – она не может охватить бесконечное море. Ее духовное око не вмещает всего небесного света – он кажется ей тьмой. И так она живет в единении с Триединым, наслаждаясь хлебом жизни, в котором Он отдает ей Себя, жизнью в томлении: «Porque es de noche» («Потому что это происходит в ночи»). В этих стихах выражена сущность созерцания во тьме.
Стихотворение «Vivo sin vivir en mi» («Живу, не живя в себе самом») своим лейтмотивом имеет почти те же самые мысли: «Que muero porque no muero» («И умираю потому, что не умираю»). Но «лейтмотив» здесь, в отличие от «Первоисточника» и «Пастуха», не мелодия, непроизвольно изливающаяся из глубины сердца. Это «тема», которая рассматривается в различных вариациях. Тот, кто создает эти искусные строфы, конечно, осознаёт свое искусство. Он играет со своей темой: смертельные муки этой жизни, которая не является истинной жизнью, – это не живые муки, изливающие себя в песни, но лишь отражение в ретроспективной мысли, в «размышлении», которое подхватывает поэт. Его «силы» еще в движении. И поскольку его душа еще не стала цельной в совершенной безграничной самоотдаче, в ней господствует страх потерять Бога, а потому она жалуется на свои грехи и ощущает их как крепкие оковы, приковывающие ее к этой жизни.
