Я почувствовала дурноту, мне срочно надо было чего-нибудь поесть, да и заправить машину было не лишним. И я стала смотреть по сторонам.
Обнаружив через несколько километров заправку с придорожным кафе и зданием гостиницы, я поставила машину в очередь и вышла размяться. Прохладный ветерок с поля обдувал мое разгоряченное лицо. «Ну и что с ним делать? Как из него деньги Элины вытрясти?» – спрашивала я себя, стоя перед окошком кассы, и ответа не находила.
Дверца «Оки» распахнулась, из машины показалась Матюшина. На лице у нее была полная растерянность, она задала мне тот же вопрос:
– Что мы с ним делать будем?
– Тебе он нужен?
Эля посмотрела на меня с таким укором во взгляде, что я извинилась.
– Если я сейчас не поем, то здесь прямо и умру, – призналась я подруге.
– Да, что-то нужно съесть. Может, тогда придумаем что-нибудь.
– Если он тебе не нужен, то надо выбивать из него деньги.
– Как? Пытать, что ли?
– Неплохая мысль, – согласилась я, когда мы сели за столик.
– Шутишь?
Мы заказали чанахи и с нетерпением стали ждать заказ. Когда нам принесли дымящиеся горшочки, я набросилась на еду и, обжигаясь, проглотила мясо с овощами. Покончив с горячим, мы выпили с Элеонорой чая и расплатились. Думать ни о чем не хотелось, со мной так всегда: если желудок работает, то голова не варит, и наоборот.
– Ну так что с ним делать? – кивнув в сторону машины, где сидел Никифоров, спросила подруга.
– Надо осмотреть его рану и задать ему несколько вопросов.
Мы вытащили Никифорова из «Оки», и я поняла, что мачо серьезно напуган. Он оглядывался по сторонам и трясся как в лихорадке.
– Пошли, орел комнатный, – ласково обратилась к бывшему любовнику Эля.
– Куда вы меня тащите? – забеспокоился он.
– Смотри-ка, переживает, – усмехнулась я, – можем отвезти тебя обратно, только скажи.
– Чего вы от меня хотите? – брякнул Гоша, но тут же спохватился: – Я отдам, я все отдам, только мне нужно время. Эля, я вложил твои деньги в очень выгодное дело, мы станем богатыми.
– Надо же, он помнит, как меня зовут, – удивилась Элеонора.
– Видела я твое дело сегодня. Разбогатеть с тобой можно только на еще одну дырку от пули, – заметила я.
Мы потащили раненого в гостиницу. Он шел без всякой радости, видно еще не решив, где безопаснее – с нами или с теми, кто в него стрелял.
Я сняла трехместный номер, заплатила девушке-администратору немного больше, чтобы она закрыла глаза на нашего спутника. Как только мы оказались в номере, Эля раздела Никифорова и осмотрела рану. Рана на плече оказалась неглубокой, пуля задела его по касательной, вырвав кусок Гошкиного тощего тела. Что-то Эле не понравилось, она присыпала рану антибиотиком и поменяла бинты.
Раненый чувствовал себя паршиво, был сине-зеленого цвета, скорее всего от страха.
Оседлав стул, я приступила к допросу:
– Рассказывай, кто и за что в тебя стрелял.
– Точно не знаю, – проблеял Гошка.
– Я догадываюсь, что у тебя много врагов, – кивнула я.
– Брат девушки, которая была со мной в машине, предложил заработать, сказал – дело верное. Я забрал у него товар, нашел покупателя, а меня кинули.
Гоша замолчал, проверяя мою реакцию.
Что-то не складывалось. Брат, выходит, стрелял на глазах у сестры в ее парня? Мог ненароком задеть ее, зачем так рисковать?
– Врет, – сказала я Элеоноре, – придется его везти назад.
– Не надо, – всполошился Никифоров.
– Тогда не зли меня, говори, – предупредила я его.
– При ней не буду, – заявил мачо, кивнув на Элеонору.
– Ой, неужели стесняешься? – фыркнула я.
Никифоров надулся и отвернулся к стене.
– Эля, посиди в ванной, пока он облегчит душу раскаянием, – обратилась я к подруге.
Она неохотно подчинилась.
Как только за Элеонорой закрылась дверь, Никифоров стал рассказывать.
К концу рассказа я была убеждена, что жить Гоше осталось максимум две недели.
По словам Никифорова, один его приятель предложил ему дело: нужно было продать несколько бочек аммиачной селитры – удобрения, которое используется на виноградниках. Приятелю бочки достались даром, только он не предупредил, что, во-первых, они ворованные, а во-вторых, что селитра используется, между прочим, и для производства взрывчатки.
