До того самого дня.
Всего раз в жизни она отринула долг и вкусила запретный плод.
И теперь до конца жизни будет расплачиваться за краткий миг благословенного безумия.
Вот только она не знала и не могла знать, что повлечет за собою назначенная ей расплата.
Натаниэль терпеть не мог Рождество. Все это притворное дружелюбие, коммерциализация, принудительная близость с так называемыми «любимыми»…
И больше всего он ненавидел Рождество за то, что оно, как ничто, остро напоминало, что три по-настоящему любимых им человека мертвы вот уже двадцать восемь лет. Рождественским утром, когда всем полагается радостно разворачивать подарки, разбрасывая кругом оберточную бумагу, боль потери была столь же сильна, как и в то первое утро, когда он проснулся без них.
В этом году он твердо решил провести ненавистный праздник в Монте-Клере. Во-первых, потому, что именно там сейчас лежали его основные деловые интересы, а во-вторых, потому, что к югу от Франции было вполне тепло и, если повезет, даже снега не будет.
Двадцать восемь лет он старательно избегал снега.
Единственным признаком праздника в его доме была пустая бутылка из-под виски, что он нашел рядом с диваном, проснувшись в день подарков от пронзительного писка интеркома.
Поднявшись, он сжал раскалывающуюся голову руками и тихо выругался. Слуг он всех отпустил на четыре дня, чтобы они провели праздники с семьей, так что разобраться с назойливым гостем кроме него было некому.
Добравшись до двери, он нажал кнопку интеркома.
— Да? — Он же оставил консьержу указания, чтобы до завтра его не беспокоили…
— Месье Гироуд, с вами желает встретиться его высочество принц Доминик из дома Фернандесов.
— И что ему от меня нужно?
Голос консьержа упал до шепота:
— Я не счел себя вправе спрашивать. — Пусть Натаниэлю и принадлежит все здание, но Доминик — прямой наследник престола этой страны.
Натаниэль решил не уточнять, что если бы люди осмеливались задавать ему вопросы, то, возможно, принц и не вырос бы таким самовлюбленным идиотом.
— Пускай поднимается.
Дожидаясь Доминика, Натаниэль сходил на кухню и влил в себя пол-литра воды.
Чего бы принц ни хотел, ничего хорошего его явно не ждет.
Услышав громкий стук, Натаниэль распахнул дверь, впуская наследного принца Монте-Клера и его телохранителя.
— Доминик, чем могу помочь? — поинтересовался он, намеренно опуская титул незваного гостя. И столь же намеренно повернулся к нему спиной и пошел в гостиную. — Выпьешь со мной в честь праздника?
Не дождавшись ответа, Натаниэль продолжил:
— Налить тебе чего-нибудь?
— Судя по твоему виду и аромату, ты и так уже достаточно выпил, — довольно осклабился Доминик, выглядя при этом, как молодой самец гориллы, изо всех сил пытающийся доказать свою доминантность. И если бы принц не пытался над ним доминировать, Натаниэль с удовольствием подивился бы чудной картинке.
— Если бы знал, что у меня будут гости, принял бы душ. Так выпьешь?
— Я сюда не ради светской болтовни пришел.
— Я в этом и не сомневаюсь, но все равно считаю, что даже самое скучное обсуждение бизнеса можно скрасить колумбийским кофе. — Да и голова, может, придет в норму.
— Я сюда и не бизнес обсуждать пришел.
— Тогда, может, уже объяснишь, что за срочность привела тебя в мой дом?
— В твой дом?
— Ну да. Или желаешь взглянуть на договор купли-продажи? — Впервые сняв квартиру в семнадцать и устав от разборок с хозяином, требовавшим от него лично оплатить ремонт системы отопления в особо суровую зиму, он больше никогда и нигде не снимал жилье, вместо этого предпочитая везде и всюду оставаться хозяином своей жизни.
Натаниэль уже давно сбился со счета и не помнил, сколько домов ему принадлежит, зато твердо знал, что никому ничего не должен. Ни единого цента. Ни людям, ни банкам, ни организациям. И его бизнес принадлежит лишь ему одному, и никто не в силах его у него отобрать. Потому что в этом хрупком скоротечном мире можно верить лишь в твердые кирпичи и цемент.
— Так уверенно может говорить лишь тот, кому принадлежит земля, на которой стоит дом, иначе договор купли-продажи не стоит и гроша. И то же самое касается и твоего бизнеса в нашей стране.
