— На самом деле, — сказал он, — я не здесь. Я — там, на свободе. И я не человек, я — птица. Я могу улететь, куда захочу. Я могу увидеть весь мир. Я чувствую ветер на своих перьях, я чувствую Солнце, и я вижу…
— Что ты дурак, — перебил его Лодак. — И руки раскинул. Давай, прыгай вниз, раз ты птица. А мы посмотрим, как ты полетишь.
«Дух» засмеялся.
— Да всё не так, — разозлился Хин.
— Дурак и есть, — утвердил второй близнец. — А теперь и от слов своих отпираешься.
Мальчишка больше всего не любил совместные трапезы: завтраки и обеды. В унылой столовой на первом этаже не было окон, голые каменные стены подавляли древностью и безразличием. Четыре лампы, в которых роились шарики света, освещали длинный прямоугольный стол и сидевших за ним людей, а вчетверо большая часть комнаты лежала в полумраке за их спинами. Хину всегда казалось, будто столовая что-то замышляет.
В ней жили странные существа, прекрасно изучившие повадки людей — поэтому-то их нельзя было застать врасплох, поймать и разглядеть. И всё же мальчишка часто замечал, как их тени пробегают по полу, стенам, а то и потолку. Всё время трапез он гадал, на что они похожи, и почему живут в столь мрачном месте.
Однажды он обратился к ним мысленно и предложил поселиться в других комнатах крепости, описал, как там хорошо: тепло, светит Солнце, в спальнях есть даже занавеси и ковры. Существа не ответили и даже не показались на глаза. «Почему они не хотят? — раздумывал Хин. — Конечно, ничего особенно заманчивого наверху нет, но как можно отказаться от Солнца?»
Время от времени взрослые прерывали его размышления. Мать как всегда одёргивала: сиди прямо, не клади локти на стол, отвечай, когда тебя спрашивают, не смотри в никуда. Тадонг пытался завязать разговор, но Хин упорно молчал, и даже Надани уже смирилась с таким поведением сына. Мальчишке не нравился покровительственный тон мужчины и его нелепый наряд, выпученные глаза, полные губы, рыжие волосы, короткие пухлые пальцы. У него вызывала отвращение тщательность, с которой Тадонг разделывал пищу, и то, с каким достоинством пережёвывал каждый кусок — будто перетирал меж двумя жерновами челюстей.
Хин пытался понять, разделяют ли обитатели столовой его отношение к мужчине, или же им все люди кажутся чужими и неприятными, но не мог истолковать значения теней. «Каково это: жить в мире без света? — едва его оставляли в покое, как он возобновлял раздумья. — Не нужно думать о смешной одежде, но с другой стороны жить во тьме — всё равно, что быть слепым. Только это не значит быть другим, потому что все люди вокруг тебя тоже слепы».
Мальчишка грустно отправил в рот кусок жёсткого мяса. Он, и не спрашивая, знал, что мать не позволит ему остаться одному в тёмной комнате, чтобы узнать, как чувствует народ столовой. «У них наверняка есть своё, особое зрение, вместо нашего. И они видят что-то более важное, чем то, что видим мы. Но если я не попробую жить как они, то я никогда не разгадаю их тайну».
Две служанки и Меми внесли перемену блюд. Хин закрыл глаза и прислушался, как шуршит одежда, стучат о стол тарелки, звенят бокалы и приборы для еды. Долго слушать ему не дали.
— Хин! — раздражённо воскликнула Надани. — Ты что, спишь за столом?
Он открыл глаза и увидел, что один из близнецов пытался скрыть злорадную улыбку, а второй сохранял невинный вид.
— Нет, госпожа Одезри, — ответствовал Хин, как его учили.
Мать коротко поморщилась и знаком велела ему заняться едой. Мальчишка помешал кашу, но так и не притронулся к ней. Вопреки обыкновению, Надани не сделала ему замечания, но обратилась к близнецам, озадаченно разглядывавшим содержимое своих тарелок:
— Ларан, Лодак, вы уедете домой раньше, чем мы договаривались прежде. Я уже написала уану Марбе.
— Как вам будет угодно, госпожа Одезри, — вежливо ответили оба близнеца, но не поклонились.
— Хин, — строго сказала женщина, — по окончанию обеда я желаю поговорить с тобой.
Мальчишка поджал губы. Он знал, что должен ответить, и не понимал, отчего не может сказать это своими словами. Двое взрослых и близнецы требовательно смотрели на него:
