Корнелиус Троост, владелец фирмы «Йонг, Троост и сын», трудился, не покладая рук, шесть дней в неделю, но воскресенья и праздники целиком отдавал семье. С ранней весны до поздней осени после окончания богослужения Троосты отправлялись на далекие прогулки к «Трем дубам», к дюнам или же в трактир «Лебедь», находившийся в живописном уединенном месте. Выглядело это так впереди шествовал Корнелиус (всегда в нескольких десятках метров впереди остальных, как будто его толкали воспоминания о прежних конькобежных подвигах), за ним следовала тихая Анна, шествие замыкали служанка с корзиной снеди чудовищных размеров и маленький крикливый Ян, который ехал на тележке, запряженной козликом. Оба родителя баловали единственного потомка сверх всякой меры. Остановка. Завтрак в тени старых вязов. Сливки, клубника, черешни, ржаной хлеб, масло, сыр, вино, бисквиты.
Ранним пополуднем семья входила в славившийся своей кухней трактир «Лебедь», расположенный вблизи перекрестка больших дорог, возле которого стояли виселицы; но их можно было тактично обойти, выбирая дорогу через луга. В трактире всегда было тесно и шумно, в воздухе носились тяжелые запахи табака, бараньего жира и пива. Корнелиус Троост обычно заказывал hutspot — лучшего не сыскать во всех Соединенных провинциях, — лосося в зеленом соусе, несравненные оладьи и каштаны в глазури (он предусмотрительно клал их в карман, опасаясь внезапного приступа голода на обратном пути). Все это, орошенное двойным пивом из Делфта, приводило его душу и тело в состояние сытой меланхолии.
Возвращение происходило медленно, в обратном порядке. Впереди ехал Ян, рядом шла служанка, освобожденная от тяжести, за ними Анна, то и дело опасливо поглядывавшая назад, а в конце Корнелиус, который часто останавливался, как бы внезапно пораженный красотой бытия и прелестью природы, задирал голову и приветствовал пролетающие облака громким, хотя и не вполне согласным с принципами гармонии пением:
Добрый вечер, добрый вечер,
Йооси, милая моя.
Или:
Дубравы пышные, прекрасные обрывы,
Почтенные друзья моих забав.
Если бы тогда или несколько лет спустя Корнелиуса Трооста спросили, счастлив ли он, он не смог бы дать ответа. Счастливые люди, так же как и здоровые, не задумываются над своим состоянием.
Чудесные часы, отмерявшие будничные дни и праздники! Это верно, что Корнелиусу Троосту никогда не приходилось представать в ослепительном блеске великих исторических событий. Но разве можно сказать, что в драме нашего мира он сыграл последнюю роль? Он принял судьбу торговца мануфактурой так же, как другие берут на себя роль военных, еретиков или государственных мужей. Только раз соприкоснулся он с историей, мимолетно, словно в танце. Это случилось во время визита иностранного монарха.
Троост — он был тогда старшиной гильдии — отправился в ратушу на торжества по случаю встречи, перепоясанный оранжевым шарфом, с золотыми бантами под коленями и на плечах; его голову покрывала шляпа фантастической формы, украшенная черными страусовыми перьями, которые при каждом дуновении ветра срывались в полет. В глубине души он ненавидел эти помпезные одежды, похожие на костюмы оперных певцов, но не жалел о своем участии в этом маскараде, поскольку увидал монарха лицом к лицу, то есть в человеческой перспективе. Позднее он повторял без конца: «Я видел его вблизи, и, знаете — он толстый, бледный, маленький, ну, где-то на полголовы ниже меня». И его распирала огромная республиканская гордость.
По прибытии монарха состоялся торжественный парад в его честь, сопровождавшийся стрельбой в невинное небо. Троосту во второй раз представился случай испробовать свое прекрасное флорентийское ружье. В первый раз это случилось в его собственном саду, когда он выпалил в воображаемую сову, нарушающую ночной покой. Приклад ружья был инкрустирован сценой, представляющей суд Париса на фоне широкого горного пейзажа; Корнелиус особенно ценил эту часть оружия, считая металлический ствол ненужным придатком.
После указанных исторических событий жизнь пошла обычной колеей. Дела шли превосходно, и только Ян приносил родителям постоянные хлопоты и огорчения: не желал учиться, убегал из дому, пребывал в обществе законченных шалопаев. Но блудный сын все же возвращался в лоно семьи, и тогда разыгрывалась библейская сцена, полная слез, раскаяния и прощения. Казалось, что в конце концов все образуется ко всеобщему удовольствию. И только Анна слабела, поэтому решено было взять еще одну, третью служанку; из множества кандидаток выбрали молодую фризскую крестьянку по имени Юдифь.
