В лице у него не было ни кровинки. А когда он увидел, что палач подходит к доске с коммутаторами, он воскликнул:
— Стойте! Вы совершаете убийство! Я не виновен в преступлении! Я…
Но палач уже опустил рычаг, и электрический ток прошел в тело осужденного.
Давид Саломон внезапно умолк. Тело его скорчилось, лицо страшно перекосилось.
Спустя секунду черты лица приняли спокойное выражение и тело перестало извиваться — на электрическом стуле сидел труп.
Присутствовавшие в глухом безмолвии смотрели на ужасное зрелище. Последними словами осужденного все были потрясены. Неужели человек, виновный в убийстве, в последнюю секунду перед неизбежной смертью стал бы уверять, что он не виновен?
Всем стало не по себе. У всех явилась мысль: а что, если в самом деле совершена судебная ошибка? Если действительно казнен невинный?
Один из служителей открыл входную дверь.
Свидетели казни уже собирались уходить, как вдруг быстрыми шагами вошел курьер.
— Остановитесь! — крикнул он. — Я пришел по приказанию судьи Бута! Казнь надо отложить!
— Поздно, — глухо проговорил один из чиновников, — осужденный уже умер!
Все страшно взволновались:
— В чем дело? Почему казнь решили отложить? Разве приговор подлежит отмене? Разве невиновность казненного доказана?
Курьер не мог дать никаких разъяснений.
— Судья Бут, сильно волнуясь, приказал мне поспешить сюда и остановить казнь во что бы то ни стало, — сказал он. — Подробностей он мне не передавал.
— Но ведь это было бы ужасно, если бы Давид Саломон был казнен невинно!
Полицейский инспектор Мак-Конелл и несколько чиновников поспешили выйти из здания тюрьмы и отправились на квартиру судьи Бута.
Бут был председателем суда, вынесшего обвинительный приговор. Закон требовал его присутствия во время совершения казни, но вследствие нездоровья он не выходил из дома, а потому на казнь не явился.
При виде чиновников, он пошел им навстречу:
— Ну что? Давид Саломон жив еще?
— Нет. Он умер за полминуты до прихода курьера.
Судья Бут схватился руками за голову и вскрикнул:
— Это ужасно! Отчего я не узнал этого раньше? Теперь эта казнь будет мне вечным укором!
— Да разве он осужден невинно?
Судья Бут молча указал на письмо, лежавшее на столе рядом с тонким золотым кольцом, старинными дамскими часиками, длинной серебряной цепью и маленькой шейной цепочкой, к которой были прикреплены две большие жемчужины.
Инспектор Мак-Конелл, прочитав письмо, сказал:
— Здесь необходимо содействие такого человека, который мог бы раскрыть тайну и разоблачить истинного виновника, если только это письмо не представляет собой мистификацию! Я немедленно вызову по телефону Ната Пинкертона! А когда он приедет, вы позволите нам, господа, побеседовать с ним с глазу на глаз.
Все согласились и признали предложение инспектора вполне целесообразным.
Мак-Конелл сейчас же подошел к телефону и переговорил со знаменитым сыщиком. Спустя полчаса Нат Пинкертон уже явился.
Он приехал тотчас же, оставив в стороне все прочие дела, так как по возбужденному тону Мак-Конелла сообразил, что дело представляется исключительной важности.
Судья Бут радостно встретил знаменитого сыщика.
— Случилось нечто ужасное! — заявил он последнему. — Произошла судебная ошибка!
— Дело касается казненного сегодня утром Давида Саломона? — спросил сыщик.
— Именно его. Разве это дело вам знакомо?
— Поверхностно — да. Но подробно я его не изучал, так как в последнее время часто уезжал из Нью-Йорка.
— В таком случае позвольте вам в общих чертах набросать картину этого дела, — проговорил судья. — Ведь прежде всего вы должны знать, каким образом создалось обвинение и почему Саломон был приговорен к смертной казни.
— Будьте добры, расскажите, — ответил Нат Пинкертон, откидываясь в кресло и закуривая одну из предложенных ему сигар.
Дрожащим от волнения голосом судья Бут начал свое повествование. Часто речь его прерывалась, так как мысль о том, что Давид Саломон казнен невинно, снова и снова охватывала его с ужасающей силой и приводила в трепет.
— Месяца четыре назад, — начал Бут свое повествование, — полицейское управление получило сведения о том, что на Сорок восьмой улице в доме номер девяносто два совершено убийство. Я лично отправился туда и увидел одноэтажный хорошенький домик, который, как оказалось, принадлежал некоей вдове Саре Саломон. Она проживала в этом домике одна, со старухой-прислугой. Мне тут же рассказали, что Сара Саломон была сама воплощенная скупость. Она жила впроголодь, почти никогда не выходила из дома и занималась тем, что давала взаймы деньги под верное обеспечение и ростовщические проценты. Прежде этим же самым занимался ее покойный супруг, который мастерски умел выжимать все соки из своих ближних. Старуха была найдена лежащей в одной ночной сорочке на полу в своей спальне. В таком положении застал ее и я. Убита она была ударом ножа в самое сердце. Она лежала, вся скорчившись, на окровавленном ковре. По-видимому, удар был нанесен ей совершенно внезапно. Старая прислуга, которая спала в маленькой каморке наверху, ночью не слышала ни малейшего шума, а утром, придя в спальню своей барыни, обнаружила труп последней. По всем признакам — было совершено убийство с целью грабежа. По словам старой прислуги, исчезли некоторые вещи убитой Сары Саломон. Не было узкого золотого колечка, которое она носила на левой руке, старинных золотых часов с серебряной цепью и шейной цепочки с двумя жемчужинами. Все эти вещи лежали ночью обыкновенно на ночном столике возле кровати. Все это вместе не представляло собой большой ценности, и убийца не мог похвалиться крупной добычей. Трудно было объяснить, почему он взял только эти вещи и не попытался даже взломать старую денежную кассу в салоне, в которой хранились крупные деньги. Времени у него на это было достаточно, так как, по словам полицейского врача, старуха была убита после полуночи. На денежной кассе действительно не было никаких следов попытки произвести взлом. Ключи от кассы нашлись в кармане платья убитой, а платье висело на вешалке в углу комнаты.
