Солнце было уже высоко. Эдгар чувствовал, как оно печет ему лицо. Старик продолжал между тем:
— Мой рассказ окончен, а больше мне не о чем рассказывать: точно так же, как не могло быть никакой более совершенной песни после того, что я услышал, и никакого более существенного события после той истории. А сейчас нам нужно пойти внутрь, потому что солнце знает, как свести с ума даже самого трезвомыслящего человека.
Они плыли через Красное море. Вода стала светлее. Судно прошло через Баб-эль-Мандебский пролив, теперь было видно берега, омываемые водами Индийского океана. Наконец они бросили якорь в порту Адена, который был заполнен пароходами, направлявшимися во все концы света, а рядом сновали юркие арабские лодчонки под треугольными парусами. Эдгар Дрейк стоял на палубе, разглядывая порт и людей в длинных одеждах, спускавшихся и поднимавшихся по корабельному трапу. Он не видел, как Человек одной истории сошел на берег. Когда он посмотрел на то место, где всегда сидел старик, того уже не было.
Теперь путешествие не казалось таким долгим, а движение столь медленным. Через два дня начал постепенно вырисовываться новый берег, давая о себе знать маленькими, поросшими лесом островами, которые пунктиром очерчивали все побережье и походили на отбитые от него кусочки. В сумрачном лесу невозможно было что-либо разглядеть сквозь густую листву, и Эдгар размышлял, живет ли здесь кто-нибудь. Он спросил об этом одного из попутчиков, бывшего чиновника, и тот рассказал ему, что на одном из этих островов находится храм под названием Элефанта, где индусы поклоняются многорукому слону.
— Это странные места, пропитанные суевериями, — сказал мужчина, но Эдгар ничего не ответил ему. Когда-то, вспомнил он, в Лондоне, он настраивал «Эрард» богатому индийскому банкиру, сыну махараджи, и тот показал ему алтарь, стоящий на полке над роялем. Он был посвящен многорукому слону и походил на миниатюрную часовенку. «Он слушает песни», — сказал тогда индус. И Эдгару понравилась такая религия, где боги наслаждаются музыкой, а фортепиано может быть использовано для молитвы.
Казалось, пароход двигался еще быстрее. Сотни маленьких рыбацких лодчонок, долбленок, плотов, джонок, одномачтовых арабских корабликов толпились в устье Бомбейской гавани, расступаясь перед нависающим над ними корпусом корабля. Вот он медленно вползает в порт и подходит к причалу, втискиваясь между двумя торговыми кораблями поменьше. Пассажиры сходят на берег, где их уже ждут экипажи, принадлежащие пароходству, которые должны отвезти их на железнодорожную станцию. На прогулку по городу времени нет. Одетый в форму представитель пароходства говорит: «Поезд ждет, ваш пароход опоздал на сутки». Дул сильный ветер. Пассажиры проходили через задние ворота станции. Эдгар ждал, пока разгрузят и снова погрузят его чемоданы. Он внимательно следил за ними: если пропадут его инструменты, найти здесь другие будет невозможно. На дальнем конце станции, где обычно находятся вагоны третьего класса, он увидел массу тел, заполоняющую платформу. Кто-то взял его за руку, проводил до поезда и показал его место. Вскоре снова пустились в путь.
Еще быстрее, чем двигался поезд, казалось, проплывали платформы, и Эдгар разглядывал толпу, подобно которой не видел нигде, даже на беднейших улицах Лондона. Поезд набирал скорость, несся мимо трущоб, прилепившихся к самой железнодорожной насыпи, дети врассыпную убегали от паровоза. Эдгар прижался лицом к стеклу, чтобы лучше рассмотреть построенные без всякой системы лачуги, облезлые бараки со стенами, побелевшими от плесени, но крылечками, украшенными вьющимися растениями. Каждый переулок был заполнен людьми, все куда-то торопились, но обязательно останавливались, когда видели проезжающий мимо поезд, и провожали его взглядом.
Поезд мчался все дальше в глубь континента. Насик, Бхусаваль, Джабалиур, названия городов звучали все страннее и, как казалось Эдгару, все мелодичнее. Они пересекли пустынное плато, где от рассвета до заката невозможно было встретить ни одной живой души.
Время от времени они останавливались, паровоз тормозил, медленно втягивая вагоны на избитые ветрами одинокие полустанки. У поезда собирались бродячие торговцы: появляясь из дрожащего марева, они прилипали к окнам, просовывая внутрь благоухающие блюда карри, кисло пахнущие лаймы и бетель, фрукты и пыльные леденцы, поделки из самоцветов и перьев, открытки с изображениями крепостей, верблюдов и индуистских богов, плошки для подаяния — треснутые горшки с грязными монетками на дне. Они осаждали окна, приставая: «Купите, сэр, пожалуйста! Купите, сэр, это вам! Только для вас!» Поезд трогался, а некоторые продавцы — обычно те, что помоложе, — цеплялись за него и, смеясь, отказывались слезать, пока в дело не вмешивался полицейский с дубинкой. Иногда им удавалось проехать достаточно далеко, и они спрыгивали лишь тогда, когда поезд набирал достаточно большую скорость.
