За гребнем холма он ожидал увидеть реку или, может быть, Маэ Луин, но перед ним была лишь бесконечная дорога до самого горизонта, и он пошел по ней. Вдали виднелось одинокое пятнышко на открытом пространстве. Подходя ближе, он разглядел его, это было маленькое святилище. Эдгар остановился перед ним. «Странное место для того, чтобы оставлять подношения, — подумалось ему, — здесь нет ни гор, ни домов. Здесь нет никого». Эдгар оглядел миски с рисом, увядшие цветы, палочки-амулеты, подгнившие фрукты. В жилище духа помещалась статуя — поблекшая деревянная фигурка лесного эльфа с печальной улыбкой и обломанной рукой. Стоя посреди дороги, Эдгар достал из кармана листок бумаги и снова прочел. Свернув, он положил его рядом со статуей. «Я оставляю тебе историю», — проговорил он и пошел дальше. Небо светлело, но солнца еще не было видно.
В самом разгаре дня он увидел вдали женщину с зонтиком. Она медленно шла по дороге, и он не мог понять, приближается она к нему или удаляется прочь. Вся эта картина представлялась невероятно мирной, и откуда-то из закоулков памяти эхом отозвалось воспоминание о единственном солнечном летнем дне в Англии, когда он впервые взял Кэтрин за руку и они гуляли по Риджент-парк. Они тогда почти не говорили друг с другом, просто смотрели на прохожих и экипажи, на другие молодые пары. На прощание она прошептала только: «Меня ждут родители, мы скоро увидимся» — и растворилась в зелени, скрываясь под белым зонтиком, который ловил солнечные лучи и чуть колыхался на ветру.
Голос Кэтрин зазвучал яснее, и он поймал себя на том, что ускорил шаг, потом почти побежал. И тут сзади ему послышался стук копыт, а следом — чей-то голос приказал остановиться. Но он не стал оборачиваться.
Сзади снова крикнули: «Стой!», он услышал механический, неживой звук, лязг металла, но пока еще это было далеко. Раздался еще один крик, а потом выстрел, и Эдгар Дрейк упал.
Эдгар лежал на земле, под ним растекалась теплая лужа. Он повернулся и посмотрел на солнце, которое вернулось на небо в 1887 году, о чем свидетельствуют хроники, на плато Шан стояла страшная жара. И если хроники молчат о дождях, или о Маэ Луин, или о настройщике фортепиано, то по одной лишь причине — все это пришло и исчезло, земля высохла снова.
Женщина растворялась в миражах, в призрачном блеске света и воды, который у бирманцев называется «тхан хлат». Воздух дрожал вокруг нее, дробил на части ее фигуру, мелькая и закручиваясь вихрями. А потом и она исчезла. Остались только солнце и зонтик.
