Дождь молотил по телу. Эдгар глубоко и часто дышал, кашлял, выплевывая речную воду. Снова сверкнула молния. Он понимал, что его могут увидеть. С трудом поднявшись на ноги, он побежал.
Через лес, через поваленные стволы, выставив вперед руки, вслепую, цепляясь за лианы. Он рвался вперед, паника нарастала. Он надеялся, что найдет тропу, следующую вдоль левого берега южнее Маэ Луин, по которой он никогда не ходил, но о которой слышал от доктора. Но не было ничего, один только лес кругом. Эдгар сбежал по склону, лавируя между деревьями, к мелкой речушке, притоку Салуина. Он запинался и скользил по грязи, падая, но снова вставал на ноги. Он перебрался через поток по поваленному бревну, вскарабкался вверх по противоположному берегу, торопясь изо всех сил, и на верху склона снова споткнулся, упал в грязь. Снова поднялся, побежал, неожиданно ноги запутались в ежевике, он упал опять, с треском ломая кустарник. Дождь лил и лил. Эдгар попытался встать, и тут он услышал рычание.
Он медленно обернулся, ожидая увидеть накладные голенища-краги к британским солдатским крагам. Но вместо этого в нескольких дюймах от него стояла одинокая собака, облезлое животное, промокшее, с пастью, полной гнилых зубов. Эдгар хотел отодвинуться назад, но нога крепко застряла в кустарнике. Зверь снова зарычал и бросился вперед, зубы лязгнули. Из темноты метнулась рука, схватила взбешенную собаку за шкирку и оттащила в сторону. Эдгар поднял глаза.
Перед ним стоял человек, почти голый, если не считать подвернутых штанов, которые Эдгар видел на шанах. По жилистым сильным икрам струилась вода. Он молчал, и Эдгар медленно наклонился, высвободил ногу из кустов и встал. Несколько секунд оба стояли глядя друг другу в глаза. «Каждый из нас для другого — привидение», — подумал Эдгар. Снова сверкнула молния, и человек показался из тьмы, по его блестящему от дождя торсу вились татуировки — фантастические фигуры лесных зверей. Под дождем казалось, что изображения движутся, меняя свои очертания. Снова наступила темень, и Эдгар помчался дальше, сквозь кусты. Лес становился все гуще и гуще. Неожиданно он вырвался на открытое место, на дорогу. Он вытер грязь с лица и повернул к северу. Он бежал, затем, вымотанный, переходил на шаг и снова бежал. Дождь лил стеной, смывая с него грязь.
Небо начало светлеть. Занимался рассвет. Дождь поутих и вскоре перестал совсем. Эдгар, выдохшийся окончательно, плелся шагом по старой дороге, пробитой воловьими упряжками, заросшей сорняками. Две узкие колеи, укатанные сотнями усталых колес, тянулись неуверенной параллелью. Он искал глазами людей, но местность была пустынна. Где-то вдали деревья отступали от дороги, уступая место жесткому кустарнику и редким пятнам травы. Начинало теплеть.
Он шел, почти ни о чем не думая, пытаясь только разглядеть знаки, которые могли указать ему путь в Маэ Луин. Стало жарко, и он ощущал, как в волосах струйки пота смешиваются с невысохшими каплями дождя. Эдгар почувствовал, как его начало лихорадить. Он закатал рукава и распахнул рубаху, и, делая это, наткнулся на что-то в кармане. Это был сложенный в несколько раз листок бумаги. Несколько секунд он не мог вспомнить, что это, пока в голове не всплыла картина последних минут на берегу доктором, который и передал ему это письмо. Он на ходу развернул его, расклеивая слипшуюся от влаги бумагу, поднял к глазам и остановился.
Это была страница, вырванная из «Одиссеи», при надлежавшей Энтони Кэрролу, — отпечатанный в типографии текст, дополненный выписанными индийскими чернилами завитками шанских букв. Строка были подчеркнуты.
В путь они тотчас пустились и скоро пришли к лотофагам.
Гибели те лотофаги товарищам нашим нисколько
Не замышляли, но дали им лотоса только отведать.
Кто от плода его, меду по сладости равного, вкусит,
Тот уж не хочет ни вести подать о себе, ни вернуться,
Но, средь мужей лотофагов оставшись навеки, желает
Лотос вкушать, перестав о своем возвращеньи и думать.
Сквозь полупрозрачную мокрую бумагу Эдгар увидел еще какую-то надпись и перевернул страницу. Темными чернилами рукой доктора там было нацарапано: «Эдгару Дрейку, вкусившему». Эдгар снова перечитал строки и медленно опустил руку с письмом. Мокрая бумага свернулась от порыва ветра. Он пошел дальше, пошел уже без прежнего упорства, медленно, может быть, просто потому, что устал. Вдали местность повышалась, земля сливалась с небом акварельными штрихами далеких ливней. Он посмотрел вверх и увидел облака, ему показалось, что они пылают, как хлопковые подушки, обращающиеся в пепел. Он чувствовал, как испаряется влага с его одежды, как пар поднимается вверх, покидая его, как дух покидает тело.
