Настоящая любовь - страница 7

в общей спальне — только угадайте, чью вы принимаете сторону? Угадайте, кем вы должны выглядеть? Плюс ко всему, вы должны все время сидеть в маленьких кружках, размышляя над идиотскими и даже недопустимыми вопросами. Классический пример такого дурацкого вопроса: может ли Господь создать такой камень, какой не в силах окажется поднять сам? Может ли он создать черную кошку, которая будет белой? Может ли он сделать квадратный круг? Потом вы переходите к более важным вещам. Например, как далеко можно зайти в отношениях с мужчиной и при этом остаться девственницей? Это спорный вопрос, но можете быть уверены: это все чистая правда о девушках-христианках и оральной стимуляции полового члена. (Однако же насчет девушек-христианок и анального секса — неправда, не считая нескольких исключений. А с одной из таких исключительных девушек я имела счастье познакомиться.)

Сейчас мне пришло в голову, что надо бы кое-что уточнить. А именно вот что: евангелистские христиане не останавливаются на полпути. Несмотря на оральную стимуляцию полового члена. Например (это вполне возможно), вас воспитали в католической вере, потом вы выросли, перестали подчиняться правилам, перестали ходить в церковь, и вообще, в вашей жизни нет ничего такого, что хотя бы косвенно указывало на то, что вы — католик, но тем не менее и вы сами, и окружающие считают вас истинным католиком. Но с евангелизмом все обстоит не так просто. Вы или евангелист, или нет. Вы или с ними, или против них. Поэтому, прежде чем мы пойдем дальше, я должна заметить, что сейчас я вышла из игры. Следует к тому же сказать, что именно это и раздражало меня в евангелизме с самого начала.

Я ненавижу говорить об этом в основном из-за своих родителей. Моих бедных родителей. Моих добрых, хороших, искренне верующих родителей.

Я хочу сказать, что ходила к психотерапевту в течение одиннадцати лет. Не сразу решилась упомянуть об этих одиннадцати годах психотерапии, потому что вы, без сомнения, решите: она чокнутая. Вопрос в другом: как человек с нормальными проблемами может дойти до одиннадцати лет лечения? Эту ситуацию может понять только тот, у кого в общем-то тоже все в порядке, но кто также лечился у психотерапевта достаточно долгое время, поэтому мне, наверное, не стоит продолжать. Самое интересное в том, как я вообще смогла позволить себе такое.

После окончания колледжа я чувствовала себя совершенно разбитой и подавленной и начала ходить в государственную клинику, где с меня брали всего тринадцать долларов за сеанс психотерапии. Одиннадцать лет пролетели как один миг. Особого прогресса я не достигла еще и потому, что это была учебная клиника, в которой студенты последних курсов подрабатывали в течение года, прежде чем сбежать в частные клиники. На деле это выглядело так: каждый сентябрь мой нынешний терапевт передавал мою папку с историей болезни новому парню, и нам вместе приходилось начинать все сначала, с моего детства.

Думаю, нет никакой необходимости перечислять всех моих терапевтов. Просто их было слишком много. Последнего звали Уильям, и он страдал от головокружений. Я, например, всегда считала, что головокружение — вымышленная болезнь. Ну, вроде тех недугов, которыми киношники пытаются объяснить, почему главный герой не может пробежать по мосту, чтобы спасти девушку. Уильям же и в самом деле страдал головокружениями. Ему иногда становилось так плохо, что во время наших сеансов он с трудом выползал из кресла и укладывался на пол у моих ног.

— Продолжайте, — говорил он мне при этом. — У меня просто очередной приступ.

— Может быть, мне лучше уйти? — спросила я, когда это случилось в первый раз.

— Почему вы должны уходить? — поинтересовался Уильям, глядя на меня с ковра снизу вверх. — Вы что, неудобно себя чувствуете?

— Да, — ответила я.

— А почему вам неудобно? — вопросил Уильям.

— Потому что мой психиатр лежит на полу, — сказала я.

— То, что я лежу на полу, — это всего лишь разумная реакция на мое головокружение, — возразил мне Уильям. — Почему вы от этого должны испытывать неудобство?

— Я не знаю, — ответила я. — Просто так получается.