— В твоей колонке рассказывается о некоей славной девочке, которая пытается заставить одного несчастного придурка жениться на ней. У тебя здорово получалось. Мы все ждали, что она его окольцует. Теперь оказывается, что этот малый — полное дерьмо. Отлично. Пиши последнюю колонку. Это конец истории.
Я молча смотрела на него.
— Ты отдаешь мою колонку Мэри Эллен, — сказала я.
— Во-первых, это не твоя колонка. Моя газета, моя колонка, — заявил Сид. — Во-вторых, да, отдаю.
Я должна признаться, что уже задумывалась над тем, чем займусь, когда перестану работать в газете. Честно говоря, я уделяла этим фантазиям достаточно много времени. Эти фантазии имели несколько разновидностей, но у всех была одна общая черта — я получу кучу денег за то, что напишу и опубликую где-нибудь на стороне. Иногда это представлялось мне книгой. Иногда — сценарием. Иногда книга продавалась так хорошо, что киношники умоляли меня написать по ней сценарий. Тот факт, что я в общем-то практически ничего не писала на стороне, не мешал мне предаваться фантазиям, особенно этой. Когда-нибудь я так и сделаю, и моя мечта-фантазия осуществится. Но именно такой сценарий мне никогда не приходил в голову. Мне и в кошмарном сне не снилось, что меня могут уволить.
— Я просто не могу в это поверить, — сказала я.
— В этом нет ничего личного, — поспешил он меня уверить.
— Меня увольняют, Сид. Здесь не обойтись без личностей.
— Дело не в тебе, — заявил он. — Такова тенденция.
— И в чем же именно заключается эта тенденция?
Сид спрыгнул со своего стола и начал описывать круги вокруг него.
— Ты знаешь, — начал он, — горячие девчонки в барах рассуждают о пенисах. Они не стыдятся своей сексуальности. Они — женщины, только послушай, как они вопят об этом.
— Я тоже женщина, — сказала я.
— В твоей колонке говорится о милой девушке. Читатели тебя любят, но они не хотят трахаться с тобой. Разумеется, я выражаюсь иносказательно. Я уверен, что существует много людей, которые хотели бы трахнуть тебя, — заявил он. — Я сам бы хотел тебя трахнуть.
— А не пошел бы ты, Сид, — ответила я.
Он поднял правую руку, словно защищаясь от удара.
— Этой девушке двадцать семь лет, — сказал Сид. — Она бисексуальна. Я совершенно уверен, что ее родители умерли.
— Родители Мэри Эллен не умерли, — заметила я. — Ее мать присылает письма в ее газету.
— Ну, зато она пишет так, словно ее родители уже мертвы, — продолжал Сид. — Если бы она была моей дочерью, я покончил бы с собой.
— А как насчет того, что я начну встречаться с другими людьми? — поинтересовалась я. А потом принялась раздумывать, а не рассказать ли Сиду о Генри — дело было не в самом Генри, разумеется. Дело было именно в том, что я занималась сексом с другим мужчиной четыре раза в двух отдельных случаях, и в том, что мне бы хотелось написать об этом. — Я даже могла бы изъясняться более конкретно.
— Я думал об этом, — признался он. — Это не сработает. Ты не можешь превратить Мэри Тайлер Мур[18] в шлюху и рассчитывать, что людям это понравится.
Я ничего не ответила.
— Не имеет значения, что это звучит трогательно, — сказал он. — Здесь нет ничего, о чем стоило бы переживать.
— Нет, там есть кое-что, о чем стоит переживать, — возразила я. — Люди могут переживать обо мне.
— Мне очень жаль, Алисон. Но у тебя впереди целая жизнь.
— У каждого впереди целая жизнь, Сид. И потому это называют будущим.
Я встала, чтобы уйти.
— Я собираюсь дать тебе совет, — сказал Сид.
— Какой?
Сид почесал свою волосатую грудь, видневшуюся в треугольном вырезе джемпера.
— Переезжай в Питтсбург.
— Питтсбург?
— У них там есть славный еженедельник. Небольшой. Тебе, может статься, придется немного подрабатывать на стороне. Я позвоню издателю насчет тебя. Его зовут Эд, — сказал Сид. На лице у него появилось недоуменное выражение. — Или Тэд? Я проверю.
— А пошел ты, Сид, — сказала я. И ушла.
Я шла по коридору, чувствуя, как меня охватывает паника. Перспектива писать статьи для чужой газеты не вдохновляла, но это все, что у меня было. А теперь я лишилась и этого утешения. Я чувствовала себя совершенно униженной. Дойдя до кабинета Генри, я обнаружила, что смотрю на запертую дверь. Разумеется, ирония судьбы, благодаря которой я впуталась в тайную интрижку с одним боссом, чтобы потом быть уволенной другим из-за того, что меня никто не хочет трахнуть, не осталась мною незамеченной. (А была ли это ирония? Я всегда теряюсь, когда приходится иметь дело с иронией. Даже если это была ирония, то, как мне кажется, дело представало отнюдь не столь ироничным. Особенно принимая во внимание тот факт, что и Генри больше не хотел трахаться со мной. В самом деле, это уже не смешно — это очень и очень грустно.)