Гил-гомосексуалист был христианином-евангелистом, когда я встретила его. Теперь, когда он голубой, я уже не уверена, что он им остался. А в то время он был таким рьяным христианином, что мы встретились с ним в подвале церкви, где он обучал детей, чьи права были ущемлены. Наша церковь осуществляла социально-ориентированную программу по оказанию помощи нуждающимся, в соответствии с которой каждый вторник по вечерам туда привозили окрестных детишек, на которых мы должны были оказывать влияние. Мы распевали для них псалмы, пока они швыряли друг в друга чем попало, а потом помогали им делать домашнюю работу. Фокус заключался в том, чтобы заполучить семилетнего несмышленыша, которого можно было поразить подарками типа книжек-раскрасок, стакерами или наборами карандашей, вместо нахального и хамовитого четырнадцатилетнего подростка, который встречал вас фразой: «Ну, и че ты мне приволок?» Зачем и почему мы занимались этим неделя за неделей, я не знаю. Детишкам, я полагаю, нужны были пачки стикеров. Мне нужен был парень. Мне нужен был такой парень, который был бы христианином, но не помешанным христианином. Который был бы симпатичным и интеллигентным, у которого была бы интересная работа и чувство юмора, который мог бы употребить слово «трахаться», если того требовала ситуация. Кто пытался прочесть, но так и не закончил книгу святого Августина «Град Господень». Того, который мог поспорить о политике с моей матерью и поговорить о бизнесе с моим отцом. Которому нравилась бы индийская кухня, у которого были бы приятные друзья, который умел бы хорошо одеваться и который однажды захотел бы жить за границей. Я оглядела церковный подвал, и взгляд мой наткнулся на Гила.
Я только что сообразила, что так и не назвала вам фамилию Гила. А это означает, что большая часть связанной с ним истории осталась для вас неизвестной. Фамилия Гила была Чанг. Гил Чанг, однако, не был азиатом — что заставляет меня начать рассказ о еще неизвестной для вас части моих отношений с Гилом. Гил учился в крошечном баптистском колледже где-то в Алабаме, в котором, помимо прочих анахронизмов, студентам и студенткам не разрешалось целоваться, если они не были обручены. Ну, естественно, все обручались. Все обручались, большая часть потом сочетались браком, а потом целых шестьдесят процентов разводились в течение трех лет после окончания колледжа. Как бы то ни было (по его словам), но не успел Гил воспылать желанием поцеловать милую девочку из класса по изучению Нового Завета, как оказался женат на ней. Ее звали Лили Чанг, она была китаянкой, и Гил решил, что их детям будет легче жить, если у них будет этнически соответствующая фамилия, поэтому взял себе фамилию Лили. Это был чертовски прогрессивный шаг с его стороны, если вы попытаетесь задуматься над этим. Лили оказалась тоже очень прогрессивной, правда, по-своему: через восемь месяцев после того, как они поженились, она оставила его ради учителя танго. Гил сохранил друзей, и мебель, и свадебные подарки, и — очень эксцентричный поступок, объяснения которому я так и не добилась — фамилию Лили.
Это была одна из мыслей, за которую я уцепилась, столкнувшись с доказательствами латентного гомосексуализма Гила: он однажды уже был женат. «Голубые не женятся», — думала я, когда он говорил «противная», откручивая лампочку. Позже, к тому времени, когда заблуждение по поводу женитьбы начало рассеиваться, мы с Гилом перешли к занятиям сексом. «Голубые не занимаются сексом с женщинами», — думала я каждый раз, когда он вставал с постели посреди ночи и принимался разглаживать складочки на простыне. Мне каким-то образом удалось внушить себе, что они биологически неспособны на отношения с женщинами — что у них просто не срабатывает гидравлика. Впрочем, тот факт, что Гил уже был женат, многое объяснял о нем. Собственно, именно поэтому у него была королевских размеров кровать вишневого дерева — родители Лили подарили ее им на свадьбу. Она занимала половину его квартирки. Вторую половину оккупировали плоские серебряные блюда, медные подсвечники и хрустальные вазы, а в стеклянном комоде был любовно расставлен фарфоровый сервиз на четырнадцать персон, да еще на каждом предмете мебели красовались разные безделушки, отполированные и натертые до блеска.
