Разговор на время прервался. Они сидели на лавочке в беседке, с трех сторон укрытой живой изгородью и плющом. Вдоль стен вились уже отцветавшие розы, на немецкий манер образуя гирлянды над беседкой; дальше тянулись гряды картофеля, среди которых важно вздымались яблони и груши, а еще дальше виднелась окаймлявшая угодья плебании высокая живая изгородь, искусно переплетенная колючей проволокой, чтобы озорные мальчишки местечка не лазили в сад, не собирали украдкой даров божьих и не умаляли благодати, ниспосланной господом слугам своим. Костел стоял на холме, над местечком, которое играло в долине отблесками жестяных крыш почты, районной управы, городского совета и школы — красных внушительных зданий, возвышавшихся над бедными, ветхими гонтовыми крышами домиков, спрятанных в глубине дворов, под тенью высоких тополей и орехов. В садиках там цвели пионы. Слышалось мычание коров. По рыночной площади протарахтели крестьянские двуколки и свернули в одну из главных улиц — ту, что в память о приезде Костюшки во времена восстания в Шпотаву была названа Костюшковской. Задумавшись, собеседники поглядывали на местечко, над которым на склоне соседнего холма расположился крупный железнодорожный узел, строившийся для связи с Новой Гутой. На глазах вырастало новое паровозное депо, в сумраке двигались землечерпалки.
— Извините, ваше преподобие, я хотел бы задать один вопрос, — робко заговорил Облупек и поцеловал ксендза в манжету.
— Слушаю тебя, Облупек, — отвечал ксендз и с удовольствием посмотрел на открытое, прямодушное, милое лицо юноши, который, подумал ксендз, вот ведь и студент, а совсем не самонадеян, как нынешняя молодежь, предан делу божию, усердно возносит хвалу господу богу в костельном хоре, скромен, доверчив и охотно идет к исповеди.
— Скажите, пожалуйста, ваше преподобие, как вы смотрите на конспирацию? — неожиданно спросил Облупек.
— Применительно к практике?
— Сперва, если можно, в теории, ваше преподобие. Как считать: противоречит ли конспирация католической этике, или согласуется с нею?' Допустим, что человек вступил в подпольную организацию, он хочет остаться добрым католиком, но обязан выполнять приказы. Не думаете ли вы, ваше преподобие, что это может послужить причиной морального разлада?
Ксендз-декан с минуту молчал. Облупек смотрел на него во все глаза, как ребенок смотрит на мать, когда та наливает ему в кружку теплое сладкое молоко, только что надоенное от коровы, которую он пригнал с пастбища. Приятель Облупека молча чертил палкой на песке извилистые линии. Правую руку он по привычке держал в кармане и хмуро поглядывал из-под светлых кустистых бровей на яблони, на безоблачное небо, на маленький красный костел и группу мальчишек, остановившихся на минутку у ворот и занятых оживленным разговором. Снизу, с дороги, которая петлями поднималась в гору и вела мимо костела, доносился скрип колес. По другую сторону долины, где раскинулся столетний дубовый парк, среди деревьев белел бывший графский замок; сейчас там устроили клуб госхоза: владелец бежал за границу сразу после январского наступления. Рядом с замком виднелись хозяйственные постройки госхоза, обширные дворы перед амбарами, конюшнями, хлевами. Госхоз был образцовый; здесь разводили мелкий скот, выращивали высокосортную пшеницу, хотя управлял этим крупным хозяйством человек без специального образования, крестьянин из-под Белостока, командированный сюда партией. Молодой товарищ Облупека, прислушиваясь к ученой беседе, думал про себя: «А не проще ли кокнуть его без долгих слов, и дело с концом».
— Мой милый Облупек, — торжественным тоном начал ксендз-декан, — видите ли, дорогие мои, существует пятая заповедь: «Не убий!»
— Но врага-то убивать можно, ваше преподобие, — откликнулся молчаливый приятель Облупека, бросив на ксендза испытующий взгляд. Ворот у него был расстегнут, можно было заметить, что он усиленно загорал летом.
— Бывает враг активный и враг потенциальный. Не всякий враг, учит католическая религия, опасен нам. Акула, например, тоже враг человека, но она живет в дальних морях и нам не страшна. Должны ли мы в этом случае желать гибели акуле? Очевидно, нет. Другое дело, когда враг близко, когда он угрожает нашей жизни и нашей безопасности, когда он, как гласит католическое учение, является преследователем, будь то активным или потенциальным. Все это, милый Облупек, вопросы очень сложные и не нашим малым умам их разрешать. Но в двух словах суть нашего учения можно выразить так: враг людям тот, кто враг богу. И первый враг — это дьявол. Это он соблазнил человека на смертный грех и навлек на него гнев божий — и человек был изгнав из рая, и уделом его стали порок и смерть. У католической церкви, наместницы Христа на земле, также есть враги. Это все те, кто не верует в бога, не признает земной и небесной миссии костела, не почитает служителей божьих и мнит, что даст человеку счастье без помощи костела.
