— Немедленно, я умоляю! Со мной случилось что-то страшное, — говорил он в трубку.
Павел Дмитриевич застал свояка в том же ступоре от потрясения, которое так просто не проходит. Не спеша, взял его за руку, как маленького, повел на улицу, затем вокруг школы. Они остановились под окном директорского кабинета. Здесь лежала еще одна птица. На первый взгляд она не был ранена, окровавлена, но двигалась слабо и безвольно. И вот в последний раз вздрогнула телом, и из ее клюва потекла струйка почти черной крови. Жизнь птицы отошла на глазах двух остолбенелых мужчин.
— Она разбилась о стекло, — догадался Павел Дмитриевич. — Чего же они бились в окно, чего летели сюда? — размышлял он вслух.
Оба тела погибших птиц они завернули в пожелтевшие газеты и закопали неподалеку на цветнике.
— Сегодня пойдете ночевать к нам, — пригласил Мазура Павел Дмитриевич. — Вам лучше не оставаться одному. А я тем временем постараюсь понять, что все это значит.
Последнее соображение заставило Ивана Моисеевича согласиться на предложение своего советчика и спасателя. Он только переживал, что к нему не смогут дозвониться из больницы от жены.
— А мы и без звонка все узнаем, — успокоил его Павел Дмитриевич. — Не сомневайтесь, сегодня новостей больше не будет.
Он привел его к себе домой, напоил горячим чаем с медом и заговорил на продолжительный и крепкий сон. А потом передоверил спящего гостя жене и ушел в степь.
— А чего? — очнулась вопросом Надежда, в конце концов не надеясь на ответ.
Рассказчик снова не обратил на нее внимания.
***
Вдруг всем показалось, что повеяло настоящим осенним холодом, сиротством, окончанием чего-то прекрасного и надежного, чего-то дорогого до слез, необходимого до немого вопля души.
— Давайте перейдем в веранду, — предложила хозяйка. — Пусть наш чернокнижник отдохнет, я чайку заварю, блинчики с сыром разогрею. Оно, гляди, и веселее станет.
Притихшие слушатели зашли в темную веранду и боками прижимались друг к другу, пока хозяин не зажег свет. Затем к ним возвратилась уверенность. Они сели вокруг довольно большого стола, заставленного фруктами и сладостями к чаю — первейшему и любимейшему развлечению в этом доме, дружно потянулись к золотистым сочным грушам.
Вскоре поспел кипяток, и приготовленный напиток уютно разлил вокруг милый домашний дух, дух обжитого гнезда, приятных отношений, бессловесного человеческого понимания. За окном давно притаилась ночь, об оконные стекла бились, привлеченные светом, жирные мотыльки, какие-то жучки и мелкие насекомые. А вдалеке зашлись беззаботным восторгом сверчки.
— Еще будет тепло, — сказал Павел Дмитриевич. — Еще много лета нам будет впереди...
— Ой, как жаль, что мы к вам поздно дорогу нашли! — Надежда уже чувствовала себя здесь, как дома. — Если мы вам не надоели, конечно, — прибавила она, косо посматривая на молчаливого Петра.
— Жаль, да, но лучше поздно, чем никогда. Так ведь? — улыбнулся хозяин. — Так вот, пошел я в степь, — продолжил он рассказ, по старинке изредка прихлебывая чай из блюдца.
***
Степь — это большая сила, живое разумное существо. И мудрое. А мудростью своей охотно делится с людьми, так как весь белый свет проникнут сознанием. Это не наши утлые тела рождают мысли и осознания, они лишь вылавливают их из окружающей среды. А для этого надо настроиться на это восприятие, выйти на нужную волну.
Долго Павел Дмитриевич гулял в полях, слушал конец дня, наблюдал вечер, купался в ночи, говорил со звездами. И они кое-что ему рассказали.
Наутро гость проснулся бодрым и спокойным.
— Ну, что вы мне скажете? — обратился он к хозяину.
— Сегодня или завтра Юля родит вам двух деток. Скорее всего, это будет разнополая двойня. Если первой родится девочка, а вторым мальчик, то — мужайтесь, но простите мне — вы его потеряете. А если случится наоборот, то ваш сын будет жить.
Вот и все, что Павел Дмитриевич поведал, хотя, как видите, намекнул, что многое не сказал. Иван Моисеевич наклонил голову, и показалось, догадался о несказанном, хотя полностью догадаться обо всем и не мог, не всем это дается Богом.
— Понятно, — тихо сказал он. — Спасибо за ночлег.
