— С чего ты взял, что это хорошо? — отбросила назад кургузые косички девушка.
— Я ж занимаюсь в кружке по изучению методов выживания в экстремальных условиях. Забыла? Или ты думаешь, что на свете существует лишь твое тхеквондо?
Они вышли к западному торцу дома и поставили стулья под развесистой грушей. Дальше за деревом лежал небольшой огород с уже убранным картофелем. Однако около межи, за которой открывалась вольная степь, еще зеленело несколько рядов свеклы, петрушка и несколько случайных подсолнухов со здоровенными головками, наклонившимися под весом семян. За огородом взгляду открывалась центральная дорога поселка, вырвавшаяся из сетей улиц и переулков, домов и перекрестков и резво бежавшая по ровной местности параллельно речке Осокоревке к трассе Москва-Симферополь. Ближе к горизонту дорога поднималась на косогор, отклонялась налево и пробегала по его верхушке метров двести-триста, преодолевая созданное увалом впечатление несколько суженного горизонта, а еще дальше терялась в степи, недосягаемой глазу.
— Как у вас просторно! — выдохнул Василий. — Равнина почти до горизонта. А у нас за домами горизонта не видно.
— Замечательный вид, — согласился Павел Дмитриевич. — Я, как духота наступает, прячусь сюда и смотрю вдаль. Тогда будто легче становится. Дышится свободнее.
Расселись полукругом.
— Вы что-то о моем отце начали говорить, — намекнула Марина.
— Ага, — рассказчик пару раз кашлянул для солидности. — Было время, когда мы с ним работали на одном заводском участке и, конечно, поддерживали приятельские отношения. Он оказался тонким и неутомимым юмористом, умел мистифицировать публику. Кое-кто его даже не понимал. Кроме того, он же — рьяный охотник.
— Я знаю.
— И до сих пор?
— Бывает.
И тут начался новый рассказ.
Собирали мы у кого что есть и отправлялись прогуляться. Компания была такая: твой отец Петр, его старший брат Иван, я и мой приятель Григорий Телепень, теперь уже покойный.
Телепень — это его родная фамилия, и подходила она ему, истинно, на все сто. Был Григорий высоким, неуклюжим и очень ограниченным, более того — не способным к обучению. О таких говорят: тупой, как дверь. Мы с ним довольно близко познакомились, когда после женитьбы я переехал жить на этот край села. Других ровесников здесь не было, но не жить же мне волком среди людей. А со временем я даже замечал за ним проявления сообразительности: неизвестно, почему он учиться не хотел, но свои недостатки знал хорошо и относился к ним иронически, подсмеивался над собой, то есть от природы он не был полным тупицей.
Нажил я хлопот с его фамилией! Мне, случалось, говорили, с кем ты водишься, он же настоящий оболтус. Не знали его люди так хорошо, как я, а может, оценить не умели или не хотели. Зачем мне уточнять? Надоело мне слушать про оболтуса, жаль стало друга. Я когда-то ради шутки и говорю, чего вы, дескать, прицепились к человеку, он только вырос высоким, а по сути своей еще дитя. Вот и стал он из тех пор Григорием Дитятей. А со временем его настоящую фамилию знали только в отделе кадров, а для дивгородцев Григорий навсегда остался Дитятей.
Так вот. У твоего отца и у дяди были ружья, у меня — машина, а у Дитяти ничего не было.
— Я, — хохотал Грицко, — буду дичь загонять. Буду доставать ее с деревьев или из воды. Буду вам вместо собаки.
Мне не всегда удавалось понять, когда он говорит серьезно, а когда шутит, — продолжал Павел Дмитриевич припоминать. А тут и совсем не до этого — я ж за рулем. Смотрю, твои родственники соглашаются.
Говорит Петр, твой, Маринка, отец:
— Тогда, давайте, поедем в сторону Свинотреста, в тамошних посадках есть куропатки, а на пшеничном поле зайцы водятся.
— Где там пшеница? Ее давно убрали, одна стерня щетинится, — старался быть полезным Григорий.
— Ну и что! — горячился твой отец. — Зато зайцев хорошо видно. Их там полно.
Я молча развернул машину и поехал в сторону той посадки, о которой они говорили. Возле меня сидел Гришка Дитя, твои родственники расположились на заднем сидении и, как всегда, ссорились. Теперь мне кажется, такие публичные ссоры зачастую были напускными, мастерски разыгранными для публики спектаклями, хобби такое у них было. Но перепалка только начиналась с невинных шуток, умных острот, дальше дело переходило на колкие насмешки, а потом — на ссоры всерьез. Причем, ни один из них голос не повышал, не сбивался на грубость, не распалялся — монотонно допекали друг друга обиняками и безобидными фразами. Часто бывало, что и завирались в доказательствах.
