Он развалился на скамейке возле своего двора, измятая сорочка на груди была расстегнута, волосы всклокочены и весь вид — неопрятный, как у цыгана. На нем были изношенные до крайности ботинки и грязные штаны с выдутыми коленями. При этом Иван зевал и от безделья почесывал то подмышки, то грудь.
У самого Павла Дмитриевича настроение было хуже некуда, подавленное, что случалось с ним крайне редко. Такие минуты переносить в одиночестве ему было тяжело, и тогда он тянулся к людям, к разговорам, чтобы преодолеть нападки печали. А здесь видит, что и у Ивана не все благополучно, поэтому решил принять приглашение на праздные посиделки.
— Чего это ты сидишь среди бела дня, как больной? — спросил и подал руку для приветствия.
Иван оторвал зад от скамейки, замер на полусогнутых ногах, пожал протянутую пятерню и тяжело плюхнулся назад.
— Отдыхаю.
— Что ты делал?
— Ничего.
— Ага, а отдыхаешь после чего?
— После сна.
— А жена чем занята?
— Дверь красит.
— А я вот еле дополз, — пожаловался Павел Дмитриевич.
— Чего? — спросил хозяин равнодушным голосом, будто тут сидел не он, а его тень, сам же он находился в высших эмпиреях.
— Заправиться ничем. Бензин стал таким дорогим, что мне никак не по карману. Хоть воду заливай, такое горе. — Павел Дмитриевич говорил искренне, не представляя, как будет обходиться без машины.
— Заправляйся на государственных заправках, чего ты их объезжаешь?
— А где они теперь есть, государственные?
— Как? — спрашивает кум. — Ты же заправляешься у жулья, набиваешь им карманы, действуешь в ущерб простым людям. А надо поддерживать государство.
— Если б ты, Иван, — говорит ему собеседник, — не гавкал, если не знаешь сути дела.
Иван, правда, не обиделся, все-таки не тут находился, это точно.
— Там у нас на углу вчера или позавчера стоял бензовоз, и мужики несли бензин канистрами. А ты говоришь.
— И ты знаешь, чей то был бензовоз? — спросил Павел Дмитриевич.
— Откуда? Не знаю, конечно.
— Так с чего ты взял, что он был государственный?
— Потому что мужики не поехали покупать у жуликов, а взяли здесь, из машины.
— Это тоже были жулики, как ты их называешь.
— Разве такое может быть, чтобы жулики уже и сюда достали?
— Может, государственных заправок давно и в помине нет, — сказал Павел Дмитриевич.
— А куда они подевались? — растерялся кум Ролит.
Павел Дмитриевич сдвинул плечами и замолчал. Повздыхали, помолчали.
День близился к завершению, хоть солнце еще стояло достаточно высоко, но жара начала спадать, зарезвился свежий ветерок. Над миром зазвенела жизнь, невидимая глазу: жужжали комары, гудели осы, с посвистом рассекали воздух ласточки.
— Слушай, Иван, чего ты такой небритый? — начал новый разговор Павел Дмитриевич, поняв, что с кумом ничего досадного не случилось.
— Нечем побриться, нет лезвия, — при этом Иван Ролит достал из кармана бычок, окурок, размял его и потянул в рот.
Павел Дмитриевич, глядя на это, растерялся:
— Кум, ты чего, дошел до края? Нет денег, так бросай курить, не позорься. Зачем ты таскаешь измятые окурки? Пеплом обсыпался, аж пыхтит от твоего тряпья!
Замечание было очень кстати — кум Ролит даже у знакомых собирал бычки, набивал ими карманы, а потом дома сушил и употреблял.
Но огрызался, на всякий случай:
— Хорошо, что вам пенсию своевременно платят. А нам вот уже полгода не приносят.
— Разве мы не на одной почте ее получаем? — спросил Павел Дмитриевич, прикидывая, чем черт не шутит в часы перемен.
— Хотя бы и на одной! Но у вас одна почтарка, а у нас другая. И не приносит, зараза.
— Такого не может быть. Мы получаем деньги вовремя. Ты что? — начал горячиться гость.
— Ну вот, пожалуйста, а мы уже полгода не видим ни копейки.
— Не заливай.
— А я тебе говорю, что полгода не получаем денег. Вон, спроси у моей жены, — показал кум Ролит на Лидию, мотавшуюся по двору.
— Нечего и спрашивать, этого просто не может быть. Подумаешь, почтарка вам здесь погоду строит! Кто она такая? Деньги на почту приходят? Приходят. Куда же они деваются?
— Вот прицепился! — сердито ударил ладонью по скамейке кум Ролит. — Лида, иди сюда, — позвал он на помощь жену.
— Что такое? — вышла та за ворота и стала рядом с мужчинами.
