Иван осторожно повернулся набок, стараясь не выдать своего присутствия. Каждый миг что-то менялось, появлялись новые детали и рождали в нем новые ощущения. Казалось, он ощущал тепло ее желания, жажду ее страсти и беспомощность удовлетвориться. Так как Савел спал! Женщина оказалась невысокого роста, но плотненькой. Она была удивительно молодая, белолицая, с розовыми устами, раскрасневшимися щечками. Ее большие серые глаза — глубокие и печальные — располагались далеко от переносицы, и все лицо с мягкими округлениями имело хоть и продолговатую форму, но не было узким. Красота девушки — как ее можно было называть женщиной, такую юную? — поражала и, как все прекрасное, казалась знакомой.
— Ха-ха-ха! — вдруг засмеялась она, широко раскрывая рот и демонстрируя белые ровные зубы, стоящие один в один, будто ненастоящие.
Легко закачались занавески и тем отвлекли на себя Иваново внимание. Он не заметил, как девушка оторвалась от пола и зависла над Савелом, распластавшись птицей.
— Ха-ха-ха! — смеялась она, и у Ивана мороз пошел по коже.
— Ги-ги-ги! — отрывисто вздрагивал, будто в предсмертных судорогах, Савел.
Тем не менее он просто крепко спал и ровно дышал, а это «ги-ги-ги» выскакивало из его утробы каким-то сверхъестественным храпом.
Иван не стал ждать, пока Савел проснется, он уже понял, что этого не будет: горемыка не ведает, не знает, что вокруг него — и с ним! — творится. Двумя прыжками наблюдатель приблизился к открытому окну. Сейчас косы паразитке повыдираю, — подумал Иван. Но не успел осуществить намерение. Не успел не только расправиться с теми роскошными косами, но и добежать до окна.
Девушка бухнулась об пол, встала на ноги, а затем присела и прытко перепрыгнула через подоконник. Она прянула в сторону от Ивана, выдохнула ему в лицо запах скошенных трав, обошла его стороной и подалась вон вдоль переулка. Не раздумывая, он побежал следом. Вскоре они оказались в степи, покрытой редкой бледно-зеленой травой. Как весной! — подумал Иван. Но стояло лето, выпалившее целинную поросль, сделавшее ее рыжей, как ржавчина. Да это же ночь! — вспомнил преследователь. Здесь не только рыжее зеленым покажется, а и черт приятелем...
Осматривать окрестности быстро надоело, и пока он это понял, девушка растворилась в воздухе. Или во тьме. Подевалась куда-то. Иван еще хватался руками за воздух, в беспорядке вертелся туда-сюда, но ее словно черт языком слизал.
Приходилось мириться с правдой, что девушка от него сбежала. Ничего не оставалось, как возвратиться назад. Сколько же они пробежали? Где это он теперь находится? По правую руку должен лежать ставок, такой продолговатый и синий, где полно рыбы, а под камнями — больших раков. Они в детстве ходили туда купаться и прыгать в воду с запруды. Ставок возник перед Иваном неожиданно, словно встал из-под земли. Ого, аж за бегмовский бугор перемахнули!
Вскоре появился ветерок и принес легкую прохладу. Иван дошел до села, поравнявшись с домами, стоящими вдоль центрального проселка. Вот и крайняя улица — Степная. Он повернул на нее, прошел метров сто, взял налево и на пересечении со второй улицей вышел к усадьбе Садохи. Нырнул в заросли гладиолусов, нашел свой мешок и прилег. Что делать? Пойдешь домой — разбудишь Чепурушечку, а останешься здесь — люди утром увидят. Решил подремать до первых петухов, а потом все равно забираться отсюда.
— Таки ходит к Савлу какая-то одна, — шепотом рассказывал жене за завтраком Иван. — Молодая, почти девчонка. И знаешь, мне она показалась знакомой, а вот чья — не припоминаю. Я ее чуть не догнал, когда она убегала. Но куда мне в свои сорок лет с нею соревноваться?
— Не может быть! — всплеснула руками Галина Игнатовна. — Неужели ходит?
— Она вокруг него и так, и сяк, вьется-вьется, а он спит. Не знаю, что и делать.
— А ничего. Ты ее поймал? Нет. А его? Он себе спал. Вот и не трогай людей.
Через неделю Циля вновь заявилась к Яйцу.
— Я все поняла — они хотят мало-помалу извести меня. Вчера закрыли в спальне, чтобы я не вышла, и учинили сущий бордель: кричали, пели, танцевали. Как перед погибелью.
