— Неужели он вас…
— Много раз, пока мы были на корабле. Он сказал, что это — плата за то, что я до сих пор жива.
Ангерран в гневе сжал кулаки.
— Подлец! Попадись он мне сейчас…
— Я до сих пор в его власти, шевалье. Он пристрастился к удовольствиям, к которым меня принуждает. Вчера он сказал, что собирается на мне жениться, поскольку тогда сможет потакать своей гнусной природе совершенно безнаказанно.
— Может, вы не так его поняли? Он — монах, и не думаю, что ему позволят…
— Увы, шевалье, существует правило, согласно которому член ордена, который становится наследником дворянского титула, может отречься от сана. При одной мысли об этом меня охватывает дрожь!
Она протянула ему руку, чтобы он смог убедиться в правдивости ее слов. Взволнованный молочной белизной ее кожи, юноша постарался взять себя в руки, дабы не выдать своих чувств.
— Это так ужасно? — спросил он тихо.
Она посмотрела на него своими большими, полными слез глазами, а потом приподняла, повыше рукав. Света звезд было достаточно, чтобы увидеть довольно большой след от ожога.
Ангерран был поражен.
— Значит ли это, что он…
— Он — сумасшедший, мессир! И все мое тело покрыто стигмами, свидетельствующими о его извращенных страстях! Он затыкает мне рот кляпом, чтобы я не кричала, и связывает, чтобы не смогла сопротивляться.
— Но почему вы не пожалуетесь монахиням? Пьер д’Обюссон защитил бы вас!
Она лишь усмехнулась.
— Я пыталась. Мне предложили выбрать — замужество или монашество. И в обоих случаях Гуго де Люирье сможет делать со мной все, что ему заблагорассудится. Эти отметины — тому доказательство. Вчера я сказала, что не выйду за него замуж, став христианкой. И никто не вмешался, когда он держал мою руку над пламенем свечи. Наоборот, мне сказали, что я должна терпеливо сносить все наказания, ибо их цель — навсегда излечить меня от мусульманской скверны. Одна из послушниц все же сжалилась надо мной. Она согласилась мне помочь встретиться с вами. Она открыла для меня эту дверь. Мессир, помогите мне!
— Как? У меня, в отличие от него, здесь нет ни поддержки, ни друзей.
— Возьмите меня в жены, и тогда он уже ничего не сможет со мной сделать!
Муния подалась к нему всем телом, и он погладил ее по щеке. Сколько надежды было в ее глазах! И столько боли! Сердце Ангеррана сжалось.
— Боюсь, это будет непросто. Гуго де Люирье наверняка принял все меры предосторожности.
— Тогда увезите меня отсюда, я буду вашей верной рабыней, клянусь!
— Мы даже до порта живыми не доберемся. Пока вас не окрестят, вы принадлежите ордену, Муния.
Она отстранилась. Подбородок ее дрожал от рыданий, но в глазах сверкнула решимость.
— Тогда покончим с этим, шевалье! Убейте меня! Никто не станет меня оплакивать. Наоборот, госпитальерам это будет на руку, потому что в таком случае они заверят принца, что его месть свершилась. Если ваш Бог и вправду милостив, как о том твердят мои наставники, он примет меня в свое царство и некрещеной. Когда я предстану перед ним, у меня еще будет надежда. А если не примет, то и в ад я отправлюсь без страха. Здесь я обречена на муки.
Она упала на колени, стиснув руки и закрыв глаза. Никогда раньше Ангерран не чувствовал себя таким беспомощным, таким презренным. Он помог ей встать и крепко обнял.
— Если кто и должен умереть, то он, а не вы, Муния! Он никогда больше не приблизится к вам, даю вам слово!
В спонтанном порыве она прижалась губами к его губам, а потом скрылась в недрах монастыря.
