Нельзя сказать, что это была тревога — извечная предвестница страха. Просто сжалось сердце, породив дурное предчувствие, охватившее все тело от головы до пяток. Такое бывает иногда с наступлением ночи при полной луне, через яркий круг которой порой проплывают клочья черного облака, разорванного ветром. Сразу возникло впечатление, что не найдет он убежища в башнях, которые темными исполинами вырисовывались на скале в конце дороги.
Тогда, чтобы прогнать эту нелепую, достойную осмеяния дрожь, аббат Варнава быстро перекрестился и решительно сжал серебряную рукоять кинжала, висевшего на поясе.
Его успокоили царившая вокруг тишина и стены в человеческий рост по обе стороны этого отрезка дороги, служившие защитой путникам от внезапного нападения волков. Аббат пришпорил уставшего осла.
— Это здесь, мессир.
Сеньор Франсуа де Шазерон, владелец замков Воллор и Монгерль, с недовольным видом слез с лошади. Он не раскрывал рта с тех пор, как прево утром послал за ним в его резиденцию Воллор. Прево, в чью обязанность входило слежение за порядком во владениях сеньора, тоже спешился. В нескольких метрах от них, на дороге, наклонившись над чем-то, тихо переговаривались два монаха. Их окружала все увеличивающаяся толпа зевак, привлеченных страшной находкой.
Прево даже не потребовалось кликнуть эскортирующий их небольшой отряд солдат. Внушительный и надменный вид господина этих мест мгновенно рассеял любопытных, которые отходили с почтительными лицами, крестясь и произнося слова молитв.
Настоятель аббатства Мутье Гийом де Монбуасье сухо кивнул им головой в знак приветствия. Франсуа де Шазерон ответил тем же. Холодные отношения между двумя мужчинами возникли с тех пор, как сеньор отказался дать аббатству кругленькую сумму денег, необходимую для строительства новой часовни, посчитав это сооружение излишним и претенциозным. Тогда-то аббат и затаил на него злобу. Вот так.
Указав на нечто, лежащее прямо на утрамбованной дороге, прево с состраданием констатировал:
— Это уже пятый…
— Я и сам умею считать, Гук! — резко оборвал его Франсуа де Шазерон, отбрасывая носком сапога покрывало, скрывавшее труп.
— Волк, сомнений нет, — заключил он.
Гук де ла Фэ не стал спорить. Тело, изодранное когтями, остекленевшие, широко раскрытые глаза, в которых застыл ужас, говорили сами за себя. И тем не менее он недоумевал. Ни один волк не смог бы перепрыгнуть через стены, спешно возведенные после последнего нападения, произошедшего тремя месяцами раньше.
— Известно кто он? — спросил де Шазерон.
— Это наш брат, заклинатель духов, прибывший из Клермона, — ответил Гийом де Монбуасье. — Мы попросили его расследовать эти преступления. Но — увы! — кажется, ему повезло не больше, чем его предшественнику.
Франсуа де Шазерон презрительно смерил взглядом и настоятеля аббатства Мутье.
— Неужели? — бросил он с легкой ироничной улыбкой на тонких губах.
Гук де ла Фэ посчитал своим долгом вмешаться:
— Вы не можете не знать о слухах, мессир. А они основаны на некоторых странностях, которые, признаюсь, ставят меня в тупик. Почему только духовные лица? И почему только в полнолуние? Я полагал, что эти стены положат конец разным суеверным толкам. Не вышло. Неужели придется сделать их повыше?
— Простое совпадение, — обрезал явно раздраженный Франсуа де Шазерон.
— Тревожащее тем не менее, — отозвался Гийом. — Этого вы не сможете отрицать.
— Полноте, аббат, будем серьезны…
— Посмотрите на этого мужчину, мессир де Шазерон, — суровым тоном произнес Гийом, показывая пальцем на распухшее лицо покойника, — посмотрите и скажите мне, не свидетельствуют ли искаженные черты лица этого человека, обладавшего способностью изгонять бесов, о неизмеримом страхе, возникшем этой ночью от встречи с самим сатаной?
Однако Франсуа де Шазерон вглядывался не в лицо, на которое ему настойчиво указывали, а на сжатый кулак погибшего. Сеньор порывисто шагнул к нему, с трудом разжал пальцы покойника. Увиденное вызвало у него вскрик изумления. На раскрытой ладони окровавленная серая волчья шерсть перемешалась с тонкими и длинными каштановыми волосами.
