— Знаешь ли ты, почему Матье бежал? Раны и то, что из-за них случилось, здесь ни при чем. Он ушел, потому что твой отец уложил меня к себе в постель, совсем как ты сегодня, и я не оттолкнула его, хотя все это было мне отвратительно!
Филиппина села на постели — осунувшаяся, заплаканная.
— Мой отец сделал это?
— Ты думала, он лучше других? Он взял то, что ему принадлежит. Воспользовался своим правом сеньора. Ты бы обрадовалась, если бы мужчина, которого ты не любишь, принудил тебя к близости? Разумеется, нет! Ты бы стала кричать, что тебя изнасиловали, и обидчик поплатился бы жизнью за твою поруганную честь! Матье ушел, чтобы не дать волю своему гневу, иначе он рано или поздно нарушил бы закон и отомстил за меня. Он оставил меня, чтобы избежать соблазна убить своего господина. Наше главное различие, Елена, состоит в том, что я родилась в низшем сословии. Мои горести никого не волнуют. Я — ничто. Ничто! Тварь бессловесная, обреченная пресмыкаться перед тобой и исполнять все твои капризы! Такова жизнь. Мне надо бы ненавидеть тебя. Я же тебя люблю. Но никто не заставит меня отказаться от Матье и чувств, которые я к нему испытываю.
Во взгляде Альгонды было столько решимости и благородства, что Филиппина почувствовала презрение к себе самой. Она посмотрела на красную отметину на животе у Альгонды, и щеки ее стали такими же пунцовыми, как ожог. Она понурила голову, обуреваемая раскаянием.
— Я не знала об этом! Ты права, отец повел себя недостойно перед лицом Господа! Ты не заслужила того, что он и я с тобой сделали!
Альгонда взяла ее за руку. Пальцы у Филиппины были ледяные, несмотря на то, что только что держали нагретую кочергу. Она поднесла их к своим губам.
— Забудем об этом, согласна? Изменить все равно ничего нельзя. Но если когда-нибудь ты усомнишься во мне, вспомни, что тебе предрекла Мелюзина. В самых страшных испытаниях я одна буду тебе верна. Клянусь, Елена, что так и будет! Я всем сердцем клянусь быть верной тебе!
Филиппина кивнула.
— Ты простишь меня?
— А ты — меня?
— За что же мне тебя прощать?
— Я не стану выходить замуж и оставлю моего ребенка, невзирая на осуждение и сплетни, потому что мне хочется верить — однажды, когда ты уже не будешь во мне нуждаться, Матье раскроет для меня свои объятия. Если ты сможешь оставить мне эту надежду, я буду принадлежать тебе душой и телом, так, как ты того захочешь.
Филиппина легла на кровать с ней рядом, не сводя глаз с ожога, по которому снова прошла еле заметная глазу волна.
— Никто не посмеет плохо говорить о тебе и об этом ребенке, Альгонда! А если кто-то попробует, то будет отвечать передо мной!
— Я не прошу о такой милости, моя госпожа! Я прошу, чтобы ты позволила нам, мне и Матье, жить, как мы всегда жили — как маленькие люди, на которых никто не обращает внимания.
— Если ты так хочешь, обещаю, что так и будет, Альгонда! Гореть мне в адском пламени, если нарушу обещание!
Альгонда повернулась и обняла ее. Их лбы соприкоснулись, потом — губы. Сначала нежно, потом — так, что захватило дыхание.
За последние полгода в жизни юного рыцаря Ангеррана де Сассенажа произошло множество событий.
На борту судна, которое следовало из Эг-Морта к Родосу, как они и договаривались с лейтенантом Гуго де Люирье, он присматривал за египтянкой, приговоренной принцем Джемом к смерти за измену. До сих пор потенциальному убийце, неразличимому в толпе остальных янычар, не представилось случая исполнить приказание своего господина: Муния почти не выходила из каюты, предоставленной в ее распоряжение капитаном. На ночь она запирала дверь на два поворота ключа и баррикадировала изнутри мебелью. Любой, кому удалось бы справиться с замком, наткнулся бы на это препятствие. Ссылаясь на нехватку места и собственный нелюдимый характер, Ангерран стал стелить на ночь свой матрац под лестницей, ведущей на палубу и располагавшейся недалеко от каюты Мунии. Сон у юноши был чуткий — он просыпался при малейшем шорохе, и это, должно быть, отбило у убийцы охоту предпринять ночную вылазку. Из-за обычной для осени непогоды плавание затянулось, и все же два месяца спустя без особых приключений (красно-белый флаг госпитальеров вызывал уважение даже у морских разбойников) они достигли цели.
