Через десять минут после того, как я открыла входную дверь "Кв. футов Андорфера", я уже знала, что догадка моя верна. К тому времени мне удалось заглянуть лишь в две папки, но этого хватило. Вот оно, второе личное дело. Четко прописано черным по белому: дата рождения — октябрь, седьмое, тысяча девятьсот шестьдесят четвертый год. 10-7-64. Добавьте ноль, и вы получите сто семь тысяч шестьсот сорок долларов.
Это никак не могло быть совпадением.
Никоим образом.
И все же, глядя на имя в личном деле, я испытывала сомнения: неужели это она?
Неужели Шарлотта Аккерсен и есть "лютик"?
Я стояла с папкой в руках, вспоминая, что Эдисон Гласснер говорил об «аппетитах» этой дамы, и отказывалась вообразить Шарлотту необузданной валькирией в постели. Почему-то это казалось немыслимым.
Господи, ведь Шарлотта всегда одевалась, как выросшая Алиса в Стране Чудес. И по последним данным, роковые женщины не пищат, словно робкие серенькие мышки.
Еще более невероятным казалось следующее соображение: неужто застенчивая Алиса с тоненьким нежным голоском и впрямь убила Эфраима Кросса?
Несмотря на все мои сомнения, я, однако, побоялась сесть в машину и отправиться по адресу, указанному в личном деле Шарлотты, никого не предупредив, куда еду. Нет, я вовсе не думала, что подвергаю себя серьезной опасности (эта мысль представлялась столь же дикой, как и Шарлотта в роли сексуальной акробатки), но на всякий случай я решила позвонить сыновьям.
Просто затем, чтобы они знали, где меня искать, если им приспичит.
Посмеиваясь над собственной глупостью, я набрала номер.
И немедленно почувствовала себя законченной идиоткой, когда Натан снял трубку. Судя по голосу младшего сына, мой звонок вырвал его из глубокого сна. Тем не менее, едва поздоровавшись, он тут же завел хорошо знакомую песню:
— Мам, почему ты звонишь в такую рань? — Ответ Натана, по-видимому, не интересовал, поскольку он продолжил без паузы: — Впрочем, я рад, потому что сам собирался тебе звонить. Послушай, это правда, что сказал Даниэль? Ты обещала ему девяносто долларов на кроссовки?
Я была совершенно не в настроении обсуждать покупку кроссовок.
— Натан, — ответила я, — я звоню, чтобы сказать…
Для полусонного ребенка Натан ворочал языком довольно бойко.
— Это ведь несправедливо, мам! Если ты тратишь девяносто долларов на Даниэля, значит, должна потратить столько же и на меня.
Я не верила своим ушам. Сколько Натану лет? Двадцать? Я отлично помнила, что между нами состоялся точно такой же разговор, когда ему было пять. Только тогда речь шла об игрушечном аэропорте, который я подарила Даниэлю на день рождения. Купила ли я в конце концов подарок Натану в качестве компенсации? Не помню. Но судя по его настойчивости, видимо, купила.
Очевидно также, что в моей автобиографии, в главе "Какой же я была дурой", появится еще один характерный эпизод.
— Но ты не беспокойся и не бегай по магазинам. Кроссовки мне не нужны. Я возьму наличными.
Я скрипнула зубами. Замечательно! Я собираюсь на встречу с предполагаемым убийцей, и мало ли как все может обернуться! Тогда что прикажете вспоминать в последнюю минуту перед тем, как навеки закрыть глаза? Беседу с родным сыном, который нагло вытягивает из тебя деньги?
— Натан, — произнесла я, — поговорим об этом в другой раз, ладно? А сейчас я хочу…
— Но, мам, если Даниэль получит…
— Натан, заткнись и слушай. — Вот вам и весь прощальный разговор. Теперь Натан будет вспоминать, что среди моих последних слов, обращенных к нему, было "заткнись".
Набрав в легкие воздуха, я скороговоркой выложила Натану, куда еду, и продиктовала адрес.
Натан, похоже, трепетно внимал каждому моему слову.
— Конечно, мам, я понял, но…
Я собралась немедленно повесить трубку, но передумала: а вдруг невероятное все же случится?
— Я люблю тебя, Натан, — сказала я. — Поговорим позже, сынок.
Заключительная фраза Натана была не из тех, которые с умилением вспоминают в День матери.
— Знаешь, мам, если тебе неудобно возиться с наличными, то и чек сойдет…
Какая мать не прольет слезу, услышав такое от нежного и любящего сына!
