Я с трудом перевела дух. Полагаю, мне можно дать медаль за самообладание.
— Тиффани, я уверена, что на самом деле ты так не думаешь…
Вместо ответа Тиффани опять взвыла.
— Смеетесь? Я его на дух не переносила! Попробовали бы вы прожить с этим человеком всю жизнь! Тогда бы узнали, какие на свете бывают козлы!
Если бы я думала, что Тиффани говорит всерьез, то немедленно заметила бы ей, что о родном отце так не отзываются. Покойном или нет.
Но, откровенно говоря, я не придавала особого значения речам Тиффани. Ведь она была подростком. А я — хоть мои сыновья и утверждают обратное — отлично помню, каково это. И если память мне не изменяет, все подростки ненавидят своих родителей. Возможно, им и не хочется их ненавидеть, но надо: работа у них такая. И ничего это не значит. Если бы я получала по доллару каждый раз, когда называла своих маму и папу придурками (за глаза, конечно, иначе я бы вам сейчас не рассказывала все это), мне, возможно, не надо было бы никогда работать.
Кроме того, я вполне допускала, что за гневом Тиффани скрывается глубокая скорбь.
— Мой отец был гадом, каких поискать! — продолжала девочка. — Он превратил мою жизнь в АД!
Пожалуй, насчет скорби я немного преувеличила.
— Все время долбил мне, как нужно себя вести, — не унималась Тиффани. — И вечно цеплялся к моей одежде!..
Я даже бровью не повела. Действительно, нашел к чему цепляться. Эфраим Кросс родился в прошлом веке, что ли?
— А сам-то!
Последнюю инвективу Тиффани я не совсем поняла. Эфраим Кросс тоже мастерил себе украшения из придорожного мусора? Да, наверное, скорее украшения, чем взрыв на голове, иначе его фотографию с волосами, стоящими дыбом, я бы непременно запомнила.
Тиффани заботливо пояснила:
— Он был законченным лицемером! Все твердил мне про хорошее поведение, а сам не пропустил ни одну шлюху в городе! — Тиффани осеклась, искоса глянула на меня и прикрыла рот рукой, словно ляпнула что-то, не подумав. — Ой, простите, Скайлер. Я не хотела вас обидеть.
— А я и не обиделась, — успокоила я гостью.
Откровенный сарказм в моем голосе Тиффани попросту не заметила. Она громко чавкнула.
— Отец заслужил то, что вы с Матиасом с ним сделали! Жаль, раньше его не пристрелили!
Стоит ли говорить, что я уже устала слушать о нашем с Матиасом заговоре.
— Тиффани…
Девочка меня игнорировала.
— Ведь мама всегда знала, — гнула свое Тиффани, — но разве она что-нибудь сделала? Не-а, просто закрыла на все глаза и блюла приличия!
Я выпрямилась, скрестив голые ступни. Это становилось интересным. Версия Тиффани резко расходилась с тем, что Гласснер говорил нам с Матиасом. Разве адвокат не утверждал, что Харриет понятия не имела об изменах мужа?
С другой стороны, можно ли доверять словам рассерженного подростка с куриными лапами в ушах?
— Откуда тебе известно, что твоя мама знала о неверности папы?
Тиффани глянула на меня так, словно я поинтересовалась, почему вода мокрая.
— Откуда? — Она пожала плечами. — Да от мамы! Я спросила, она ответила. Все просто.
Действительно, проще некуда.
Тиффани снова надула пузырь из жвачки.
— А потом мама понесла какую-то ерунду, вроде того, что "мы, женщины, должны иногда мириться с плохим ради сохранения хорошего". Представляете! Да маме надо было застрелить папу давным-давно. Так что вы с Матиасом оказали ей большую услугу.
Господи. Если Тиффани начнет делиться своим мнением с кем ни попадя, злые копы могут не согласиться с ее пониманием услужливости. И жюри присяжных тоже. Я подняла руку:
— Все, хватит! Тиффани, прекрати! Тебе придется мне поверить. Ни твой брат, ни я ничего с твоим папой…
Тиффани вдруг рассердилась. Одно дело спрашивать, почему вода мокрая, и совсем другое… Словом, по мнению Тиффани, я слишком далеко зашла и теперь осмеливаюсь выражать сомнение не только в ее уме, но и в психическом здоровье.
— Скайлер, — произнесла девчонка сварливым тоном, — кажется, ясно сказано, не надо пудрить мне мозги. — С этими словами она выудила из кармашка майки сложенный листок бумаги. — Я не какая-нибудь малявка, которая выдумывает всякую чушь. У меня есть доказательства. Понятно? Я точно знаю, как вы это сделали.
