Иоганн не отвечал, он смотрел на дверь, в которую входила женщина, недавно виденная Фелиситой в кабинете профессора.
— Господин профессор, мой Вильгельм теперь видит так же хорошо, как и мы, здоровые люди, — сказала она, ее голос дрожал, и на глазах были слезы. — Теперь он опять может зарабатывать себе на хлеб и я могу умереть спокойно. Никаких сокровищ не пожалела бы я для вас, господин профессор, но я думала, хоть безделицу…
— Что такое? — сурово перебил ее профессор.
Бедная женщина откинула свой плащ, покрывавший клетку и кусок полотна.
— Когда вы были у нас, вы охотно слушали нашего соловья, вы можете спокойно взять его с собой в Бонн… А кусок полотна я сама ткала, может быть, госпожа Гельвиг захочет взять на платки?…
— Вы с ума сошли! — гневно сказал профессор и так сильно нахмурил брови, что глаз совсем не стало видно. — Я не выношу птиц, и разве ваше дело заботиться о нашем белье? Берите сейчас же ваши вещи и отправляйтесь домой.
Бедная женщина молча и смущенно стояла.
— Вы могли избавить и меня, и себя от этого, госпожа Вальтер, — прибавил он мягче. — Я вам несколько раз говорил, чтобы вы этого не делали. Идите, завтра я приду еще раз посмотреть на вашего Вильгельма.
Он подал ей руку. Госпожа Гельвиг и советница оставались немыми свидетельницами этой сцены.
— Я не понимаю, Иоганн, — сказала наставительно госпожа Гельвиг, когда женщина удалилась. — Когда я подумаю, чего стоило твое учение, то мне кажется, ты не имеешь никаких оснований отказываться от какого бы то ни было вознаграждения.
— Подумай, Иоганн, — сказала советница, — сегодня утром мы узнали об одной несчастной, но честной семье. У бедных детей совсем нет белья! Тетя и я собирались помочь им. Если бы ты взял полотно, я выпросила бы его у тебя и сама сшила бы прекрасные рубашки.
— О, христианское милосердие! — перебил ее профессор со злобным смехом. — Последнее достояние бедной семьи должно идти на помощь другим нуждающимся, и над этим делом любви к ближнему стоит еще великодушная посредница!
— Ты зол, Иоганн, — обиделась молодая вдова. — Я всегда охотно помогаю…
— Но эта помощь ничего не должна тебе стоить, не правда ли, Адель? — прибавил он с горькой иронией. — Почему же благочестивая хозяйка не возьмет что нужно из своего бельевого шкафа?… Или, например, вот этот совершенно лишний для тебя кусок полотна, — он указал на пакет в ее руках.
— Это переходит всякие границы, Иоганн, — сказала жалобно советница. — Я должна отдать это чудное тонкое полотно?
— Я слышал от тебя упрек, — обратился профессор к матери, не обращая внимания на свою обиженную кузину, — что я не как следует пользуюсь плодами моего дорого стоившего учения… Могу тебя уверить, что я достаточно практичен, но мое призвание больше, чем какое-либо другое, требует сострадания к ближнему. Я никогда не буду принадлежать к тем врачам, которые, с одной стороны, помогают неимущему подняться с постели, а с другой — заставляют его заботиться о плате за оказанную помощь.
До сих пор он совершенно не замечал присутствия Фелиситы, и теперь его взгляд скользнул как бы бессознательно в ее сторону и встретился с глазами, светящимися искренним сочувствием. Молодая девушка испуганно опустила глаза, а профессор с сердитым выражением надвинул на лоб свою шляпу.
— Это твое дело, Иоганн. Ты волен поступать по своему желанию, — холодно сказала госпожа Гельвиг, — но с этими взглядами ты не мог бы прийти к своему деду. Врачебная практика — это дело, приносящее доход, а в делах, говорил он, нельзя терпеть никаких сентиментальностей.
Она сердито повернулась к выходу, советница и профессор последовали за ней. На пороге профессор оглянулся: Фелисита, по просьбе малютки, вынула ее из коляски. Профессор тотчас же вернулся обратно.
— Я вам уже несколько раз запрещал носить ребенка, он слишком тяжел для вас! — вскричал он сердито. — Разве Фридерика не сказала вам, чтобы вы взяли себе в помощь Генриха?
— Она забыла об этом, да Генриха и нет дома.
Профессор взял у нее ребенка и посадил в коляску. Выражение его лица было строже обыкновенного. При других обстоятельствах Фелисита упрямо отвернулась бы от него, но сегодня она была виновата в его дурном настроении.
