— Оттаивает, — по-цыгански сказал дочери Мирко. Та кивнула и спросила, обращаясь к Баське:
— Тебе нравится, как поёт наша мать? Хочешь, мы научим тебя так же петь?
Баська смутилась и, опустив глаза, ничего не ответила. Ей казалось невероятным, что кто-то может петь так же хорошо, как Чергэн, тем более она сама. О собственных музыкальных талантах она была вообще довольно низкого мнения. Как раз зимой этого года приглашённый учитель музыки сказал её отцу, что у девочки абсолютно отсутствует не только музыкальный слух и голос, но и желание слушать музыку. Им, взрослым серьёзным мужчинам, было не понять, что пока учитель старался заинтересовать графскую дочь мелодичными звуками флейты, на улице, там, у конюшен, объезжали двух новых лошадей, одна из которых, маленькая серая кобылка, предназначалась ей! В этот момент ухо Элен воспринимало только одни звуки — отдалённое конское ржание, слышное даже через закрытое окно. Ну, не повезло звукам музыки: они летели мимо! В нетерпении барышня и сама стала притопывать, как лошадка, и тут же получила замечание учителя, который убедился, что и чувство такта у неё отсутствует. Но Элен не была виновата в том, что ритм галопа лошади не совпал с музыкальным ритмом пьески, наигранной учителем!
Теперь эти воспоминания тревожили девочку. Так хотелось тоже петь! Но образованный серьёзный человек сказал, что в музыке она — бездарность, значит петь ей не суждено. А не то стыда не оберёшься. Нет, наверное, не стоит даже пробовать, ещё смеяться будут. И дразнить как-нибудь обидно… особенно мальчишки… Уж она-то их знает — сколько раз сталкивалась с деревенскими. А брата, чтобы защитить её, рядом нет. При воспоминании об Алене, Баська взялась рукой за единственную ценную вещь, оставшуюся у неё. Это был перстень матери, который она носила на шее, на длинной цепочке вместе с медальоном. Такой же медальон был и у Алена. Раньше они с братом надолго никогда не расставались. Ей стало так горько, что слёзы сами закапали из глаз.
Зора, по-своему истолковала причину её слёз:
— Не плачь, не надо! Тебя никто не заставит делать то, чего ты не хочешь. Если ты слышала что-то плохое о цыганах — это всё неправда! Мы никогда не заставляем человека делать то, что ему неприятно. Тебя здесь никто не обидит!
Баська посмотрела на неё заплаканными глазами: «Ничего ты не понимаешь!» — подумала она и крепко прижалась к Зоре.
Больше никто не предлагал ей петь, хотя все замечали, как её тянет к поющим людям.
Дорога всё тянулась и тянулась, колёса всё скрипели и скрипели, и Баська удивлялась: неужели этому не будет конца? Как-то раз она спросила Чергэн:
— Мы будем ехать до самого края света?
Чергэн засмеялась:
— До края света? А ты знаешь, где он?
— Нет. Но в сказках, которые мне рассказывала нянька, всегда говорилось «пойду хоть на край света». Это значит «далеко». А мы всё едем, едем — наверное, скоро и край света будет.
— Туда ещё никто не доходил и не доезжал… Туда дороги нет. А мы скоро остановимся. У Папуши вот-вот родится ребёночек, ей надо в покое побыть. Вот выберем, где удобнее шатры поставить и недельку-другую там побудем.
Баська видела, конечно, молодую цыганку с большим животом, но как-то не задумывалась о том, что она скоро будет мамой, будет нянчить своего малыша, как многие женщины в таборе носить его в большом куске ткани, завязанном через шею.
Через неделю было выбрано место для долгой стоянки на лугу, по которому протекала река. Рядом был лес, а в нём — родник. Недалеко стояла деревня, жители которой и следили за ним: вокруг родника был сделан настил из брёвен, чтобы не осыпались края, а над самим водоёмчиком красовалась крыша с резным краем.
Шатры поставили рядом друг с другом, кроме одного, в котором находилась Папуша. Через день после того, как все расположились, Баська увидела, что возле шатра Папуши началось какое-то движение. Туда стали собираться пожилые женщины, а мужчин прогоняли подальше. Рядом с шатром на костре грелась вода. Баська слышала от деревенских девчонок, что когда чья-то тётка рожала, она сильно кричала, и это было страшно. Теперь девочка с замиранием сердца ждала того же. Но всё было тихо. Только сновали туда-сюда деловитые цыганки, спокойно переговаривающиеся друг с другом. Часа через четыре, когда стало уже смеркаться, из шатра вышли улыбающиеся женщины, позвали мужа Папуши и поздравили его:
