— Я не помню её, она умерла, когда я была совсем маленькой. Но на портрете, который у отца в кабинете, она очень красивая…
Баська вдруг поняла, что впервые рассказывает кому-то о своей жизни в имении. Оказывается, с Зорой это было легко!
— А отец, — спросила цыганка, — красивый?
— Да. И брат тоже… только они… остались там, в усадьбе. Я думала, они меня потом найдут, догонят, но они так и не пришли. А я всё ждала…
Губы у неё дрогнули, в глазах показались слёзы. Зора прижала Баську к себе и стала гладить по голове, по спине, говоря:
— Ну, ничего, не плачь, когда-нибудь ты с ними встретишься обязательно. Вот вырастешь, станешь красавицей, как твоя мама, приедешь туда, где ты жила, и вы встретитесь. Ведь так? Ты мне веришь?
Она села рядом и, глядя в глаза, продолжала:
— А сейчас ты успокойся и пойди, посмотри, как там щенок. Ведь ему было так страшно в речке. Иди, приласкай его, я дам тебе, чем его угостить.
С этих пор Баська стала часто разговаривать с Зорой. Иногда к ним присоединялась Чергэн, иногда Лачо. В его присутствии Баська сначала смущалась, но потом привыкла, а он стал считать своим долгом оберегать её от возможных неприятностей. Лачо почувствовал себя настоящим старшим братом, и это ему страшно нравилось. Ведь до сих пор он был самым младшим в семье. А теперь стал мужчиной, охраняющим слабого.
Случай со спасением щенка имел и ещё одно последствие: на Баську стали смотреть по-другому. В глазах взрослых она была барским дитя, а, следовательно, балованным ребёнком, не приспособленным к жизни. Только Чергэн с семьёй знала, что это не так. Понемногу, не сразу, Баська рассказывала им о своей жизни. Труднее всего ей дался рассказ о том, чему она была свидетелем в доме. Но и это, в конце концов, было рассказано. Только одно утаила Баська: как ей удалось уйти из горящего дома. Но это была тайна. Тайна Алена. Она дала ему слово никому не говорить о тайном проходе к реке. Значит, и не скажет. Не рассказала она и о той последней сцене, которая врезалась в память навсегда. Баська пыталась не вспоминать её, отогнать от себя. Она не хотела верить в реальность происшедшего. Если поверишь — значит, ни отца, ни брата нет уже в живых. Нет, этого не должно быть! Не может быть! Днём девочке удавалось справиться с воспоминаниями. Этому способствовало и то, что ни минуты она не оставалась без дела: нужно было помогать по хозяйству, а в освободившееся время — поиграть. Но во сне ей приходилось раз за разом переживать заново всё, что произошло. Особенно же ярко и часто она видела лицо брата, когда он крикнул ей «беги» и кровь на его сорочке. Баська плакала во сне, бормотала жалобно, вскрикивала. Взрослые сами догадывались о том, чего она не досказала. Они поняли, что, скорее всего, отца и брата девочка потеряла, но не говорили об этом открыто. Чергэн знала больше других, она не раз слышала Баськины слова, сказанные во сне, из которых женщина постепенно сложила цельную картину, которая испугала её. Всем этим она поделилась с мужем, и вместе они решили, что беда грозит не только Баське, если она вернётся к родным местам, но и всему табору, приютившему единственного человека, который может опознать убийц графа с сыном. Стало ясно, что дорогу туда нужно забыть. Чергэн стала чаще говорить с Баськой по-цыгански, всячески поощряя её, когда та пыталась что-нибудь повторить; стала объяснять обычаи своего народа, рассказывала ей цыганские сказки. Она хотела, чтобы девочка поскорее стала чувствовать себя в таборе своей и перестала часто вспоминать то, что ей причиняло такую боль.
Баська, чувствуя заботу и внимание, стала больше улыбаться, с удовольствием принимала участие в делах табора. Раньше, в имении, её считали маленькой и не доверяли никаких серьёзных, с её точки зрения, дел. А здесь она зачастую выполняла работу наравне со старшими девочками! Это очень ей нравилось и вселяло гордость и уверенность в себе и своих силах. Очень полюбила она собак — больших, косматых и очень страшных с виду. Баська нисколько их не боялась, возилась и со щенками и со взрослыми серьёзными псами, которые с ней почему-то себя начинали вести тоже, как малые щенки: ложились на спину, улыбались и старались лизнуть в нос. Собаки не только признали Баську «своей», они предпочитали её общество обществу других людей. Она обладала каким-то врождённым чутьём, которое помогало ей понимать животных. Баське собаки позволяли много такого, чего не разрешалось делать другим. Она разбирала свалявшуюся клоками собачью шерсть, расчёсывала их, работая лошадиным гребнем, вытаскивала из лап колючки. Но псы всё терпели, только иногда порыкивали, когда становилось уж вовсе невтерпёж.
