И так чересчур белолицая жердесса стала какой-то уж совсем матовой и удалилась, вернувшись с журналом:
– С вами хочет поговорить командир самолета, вас не затруднит пройти в кабину летчиков? – обратилась она ко мне просительным тоном.
– Отнюдь, – и я прошел в кабину пилотов, держа под мышкой журнал отзывов.
Командиром оказался довольно приятный с виду сорокалетний французский швейцарец, куривший трубку. Он попросил жердессу выйти, а затем обратился ко мне с просьбой не писать на нее жалобу.
– Понимаешь, – сказал он, – у Стеллы (так звали жердессу) сейчас крупные личные неприятности: она была моей любовницей, а сегодня утром я решил порвать с ней. Вот она и не в себе. Если вы сделаете запись, которую еще и американцы подтвердят, то она с работы может вылететь…
– Да нет проблем, кэп, но у меня есть три условия: во-первых, она извинится перед нами и американцами, во-вторых, принесет Пете в подарок («А то он там уже обосрался от страха», – подумал я) по одной запечатанной бутылочке всех напитков, которые у вас есть, а мне заказанный двойной кальвадос… А теперь самое трудное, – шеф напрягся. – Вы мне позволите выкурить здесь, у вас в кабине, две сигареты, потому как я курю много, особенно после хорошей выпивки, а рейс no-smoking.
– Принято, – хлопнул меня по руке кэп. – Ты настоящий мужик, вот тебе мой адрес в Лозанне, заезжай, когда сможешь: порыбачим, в Монтре тебя свожу…
Короче, конфликт был исчерпан. Кстати, наш бортовой сервис стал сейчас ничуть не хуже ихнего, по крайней мере в части выпивки…
Историю про американского историка, ездившего с нами раскапывать древнерусские города, а также про забавную (и уместную) интерпретацию русского мата в свете традиций разговорного американского английского
Вечер (в Америке, естественно, утро). Маленький город в Ярославской области. Группа археологов в почтовом отделении связи. Американец Стив беседует по международному телефону с сестрой, остальные уже отзвонились или ждут своей очереди.
Стив говорит в телефон на английском – на все более и более повышенных тонах. Наконец зло вешает трубку и в сердцах произносит:
– Распи…дяйка!!!
Мы (недоуменно):
– Стив, а разве нельзя это сказать как-нибудь по-английски?..
Стив (немного подумав):
– Можно. Но потребуется семь слов.
* * *
Коллега только что приехала из Лондона. Жила три недели в отеле, где окно практически не открывалось. Жара страшная, дышать нечем. И вот однажды прихватило у нее сердечко от этого. Пошла она в аптеку купить корвалолчика. По-английски не говорит почти ничего. Стала писать на бумажке аптекарю латинскими буквами «KORVALOL». Тот не знает, что это за лекарство. Она пытается объяснить:
– No night sleep.
Аптекарь не совсем понимает, что тетя хочет. Тогда она часто задышала, глаза закатила, положила руку на сердце и сказала:
– Бум-бум-бум!
Мол, сердце бьется сильно.
Аптекарь подумал и принес ей огромную пачку презервативов.
* * *
Один мой знакомый живет в Чехии, ну работает там в городе Канопиште. Еще там есть город Писек – кто читал Швейка, тот знает.
Однажды этот знакомый рассказал мне историю.
– Сразу после своего приезда туда, сижу в кафе, ем какого-то пструха (окунь по-чешски) и вижу в окна, что по дороге едет фургон, на котором огромными буквами написано «MIASOKOMBINAT PISEK».
Говорит, что первое, о чем он подумал, – это то, делают ли их там или только перерабатывают?
* * *
Один мой знакомый недавно звонил своей бывшей жене, которая ныне проживает в Израиле. В разговоре она поведала ему, что среди израильтян весьма популярно завезенное эмигрантами из экс-СССР слово «пи…ц».
Возможно, оно по звучанию напоминает иврит, возможно, еще почему – никто не знает. Так вот, когда у одного из местных жителей как-то спросили, знает ли он, что именно обозначает слово «пи…ц», то, подумав немного, он ответил:
– Точно сказать не могу, но это когда рушатся все надежды…
* * *
В конце восьмидесятых купил я двухкассетный магнитофон «SANYO». Небольшой такой и легкий. Доволен был необычайно. Пригласил друзей посмотреть. Все пришли, кнопки нажимали, на микрофон болтовню свою записывали, батарейки рассматривали. Было нам лет 18 тогда.
