-- Артем, зачем вам это все надо? Вы же были уже один раз российским депутатом (это еще в Верховном Совете). И ушли из депутатов добровольно; мне Сергей Филатов осенью 1991-го показывал в Белом доме ваше депутатское удостоверение и значок -- вы это ему вернули по почте, с сопроводительным письмом. Теперь опять баллотируетесь. Как вы пришли к этому решению?
-- Мне в Лондон позвонили друзья: "Хотим тебя выдвинуть депутатом, соглашайся!" Я решил попробовать. Они за пять дней собрали пять тысяч шестьсот подписей, что стоило, конечно, огромного труда. Я до последнего момента не верил, что это удастся.
-- То есть это была идея ваших друзей?
-- Ну, идея была как бы общая.
-- Можно спросить, кто эти ваши энергичные друзья?
-- Пожалуйста. Это ребята из фирмы "Милан" (инвестиционная деятельность) -- там руководит Александр Яновский. Это и ассоциация "Нефтегаз" -- структура, которой я помог выйти на внешний рынок (президент Рафиков, коммерческий директор Садеков). И отдельные люди участвовали как частные лица. Миша Борисов, например, с которым я знаком с институтской скамьи. Сейчас он преподает в Щукинском училище.
-- У вас уже есть какие-то мысли о том, что вы в Думе будете делать?
-- Я очень хочу участвовать в создании законодательства, которое охраняло бы права человека. Нужно, чтоб человек чувствовал себя защищенным. Это самое главное! Потому что, если человек не чувствует себя защищенным, ему плевать, сколько он пожрал, как он одет...
Я хочу сказать о том, что считаю главным. Вот что главное: вся наша жизнь до того августа девяносто первого -- цепь нарушений закона. Но и дальше шло беззаконие: путч, разгон Советского Союза, снятие Горбачева -законно избранного президента. Все, что делает Гайдар, -- беззаконие, и последний разгон парламента -- тоже. Нельзя человеку жить там, где он беззащитен! Возникает мысль: надо защититься от этого. Каждый защищается как может. Кто-то начинает платить чиновникам и покупает полмилиции. Другой просто берет чемодан и уезжает. Ну какая еще реакция может быть на то, что завтра вам оторвут голову и никто за это не понесет ответственности? То, что я тогда уехал, -- это совершенно нормальная самозащита.
Руцкой обвинил его в краже
30 миллионов долларов
-- Вы тогда, в феврале девяносто первого, думали, что навсегда уезжаете?
-- Нет. Я так думал: отсижусь, поработаю на Западе, а когда в России не то чтобы восторжествует правда, но хоть элементарные законы будут соблюдаться, вернусь. Я рассчитывал, что коммунизм еще лет на десять, не меньше. На десять лет я закладывался. И решил это время провести с пользой: поступил учиться в Wharton school в Пенсильванском университете в Америке, где учатся президенты компаний. Это типа наших бывших курсов повышения квалификации. Проучился там два года, и теперь у меня много друзей по всему миру -- выпускников этой school.
-- Когда вы уехали, тут вас долго обсуждали -- было много серьезных обвинений против вас, против "Истока"...
-- Да, я все помню. У компетентных товарищей были претензии к "Истоку" по программе "Урожай". Но дело в том, что вся история разворачивалась уже после того, как я ушел из "Истока" -- а ушел я в марте девяносто первого. То есть я не мог отвечать за "Исток", поскольку не имел к нему отношения. Но нервы мне, конечно, потрепали.
-- Сейчас все эти неприятности кончились?
-- Куда там! Меня по-прежнему обвиняют в незаконном вывозе из страны тридцати миллионов долларов (на этой цифре настаивал вице-президент Руцкой). Ко мне в Лондон приезжал бандит, человек, видно, с большими связями -- в подробностях знал многое об "Истоке", обо мне, о ходе следствия. Хочешь, говорит, завтра министр выступит по ТВ, по радио, хочешь -- генеральный прокурор, и скажут, что ты честный человек.
-- Много просил тот бандит?
-- По-моему, очень много: три миллиона долларов. Я ему сказал: давай сначала снизим цену в десять раз, а потом посмотрим, что за товар. Вот Ряшенцева обелили (а ведь обвиняли в продаже танков), -- думаю, после того, как он заплатил. Это опасные игры... Я пока не вижу способа бороться. И потому готов ладить даже с этими людьми. Пишите об этом, не пишите -- мне все равно. Если вы прочтете когда-нибудь, что я очистился, -- значит, мы с ними сошлись в цене. Да... Все-таки слишком разбогатеть -- это плохо. Хотя, может, настало время, когда мы можем что-то сделать...
