Роден сказал одну забавную вещь. Его спросили: "Когда скульптура считается оконченной?" Он ответил: "Когда приходит форматолог, человек, который будет отливать".
Сейчас эта моя модель приближается к концу! Вот-вот должен прийти форматолог. Как только придет, я объявлю работу законченной. Это будет скульптура, остановленная на бегу.
"Не собираюсь занимать
в России ничьего места"
-- Эрнст Иосифович! Было объявлено, что ваше "Древо" высотой семь метров будет установлено в Москве, напротив здания мэрии на Арбате. А как дело-то было, как это решение принималось?
-- Я нашел понимание у Лужкова. Я с ним на дне рождения Зураба Церетели познакомился. Когда я был гостем мэрии на восьмисот пятидесятилетии Москвы, я с ним говорил об этой работе. Она была показана некоему очень представительному совету, и там этот проект был утвержден единогласно. На этом же совете было решено ставить монументы Булгакову и Окуджаве, будет конкурс. И одновременно была утверждена моя работа. Я попал в хорошую компанию!
-- Церетели знает об этом решении? Он не возражал?
-- Кажется, знает, но мы об этом не говорили с ним. Абсолютно исключено, чтоб он был против. Зачем, почему?
-- У него ведь свой подход к установке памятников! Вы, наверно, слышали, как его в Москве ругают?
-- Вы знаете, я в это вмешиваться не хочу. Во-первых, я не видел, а во-вторых, не люблю оценивать коллег. Я сам настрадался от нападок коллег и потому всегда уклонялся от оценок чужих работ. Не хочу высказываться ни в положительном, ни в отрицательном смыслах.
-- Не видели? Как, неужели вы не видели "Царя на стрелке"?
-- Видел... Но это очень серьезная проблема. Ее нельзя так с ходу решить, на уровне противостояния... Надо разобраться.
Он задумался и продолжил мысль, -- только не мою частную, про Церетели, а свою общую о месте художника на родине:
-- Ежу понятно, что я не собираюсь занимать в России ничьего место. Чтоб в России занять чье-то место, надо находиться там. В среде, в ситуации -- художественной, социальной... Мне все-таки за семьдесят... И мне есть что делать здесь, в Америке. "Лужков заслужил памятник при жизни"
-- Вот вы говорите -- "здесь"; вы и отливать хотите в Америке?
-- Да, я собирался отливать здесь, а потом везти в Россию по частям. Я думал, что российская технология недостаточно созрела для того, чтоб отливать такие сложные вещи. Но ведь Церетели для Храма Христа Спасителя сделал же двери в России! Они, конечно, менее сложные, но отлиты замечательно.
-- А расходы прикидывали?
-- Нет... Смету, деньги -- это должно дать правительство России.
-- А что со сроками?
-- Здесь отливать собираются два года. А Юрий Михалыч сказал: "Мы отольем в год". Он очень компетентный человек в этом плане. Храм построил...
-- Вы, кстати, что про Храм Христа Спасителя думаете?
-- Да за одно это Лужкову надо поставить памятник! Достаточно построить этот Храм, чтоб войти в русскую историю.
Я не сравниваю свою работу с Храмом Христа Спасителя, пускай история даст оценку. Но если "Древо" встанет, это будет еще одним свидетельством того, что невидимое гораздо важнее видимого. Ломайте, сволочи, не ломайте, -- а мы все восстановим, построим заново, все равно будет по-нашему! Моя скульптура будет стоять в Москве, где были разрушены все мои работы, где я столько претерпел. Это будет очередным доказательством того, что никогда не надо подчиняться логике карьеры... Ресин -- сердечный брат Неизвестного
-- Как ваше самочувствие сейчас, Эрнст Иосифович?
-- Да я за последние годы пережил две операции на сердце. Bypass surgery, как у Ельцина, -- как это по-русски? Один раз я даже умирал на столе, клиническая смерть.
-- Это даже на обыкновенных людей сильно действует, а уж на художников-то...
-- Конечно, это влияет на всю жизнь, на отношение к жизни. Но я уже не один раз в жизни подходил к этому, так что... ничего нового для меня в этот раз не было.
Вспоминаю первую операцию. Три межпозвоночных диска выбито, шесть, нет, семь ушиваний диаграфмы, полное ушивание легких, открытый пневмоторакс и так далее, не буду всего перечислять. Меня уже в морг выкинули... А спас меня гениальный русский врач, я не знаю его имени, это было на фронте, в полевом госпитале. Вот, посмотрите, я сейчас сижу живой! Это удивительно... Думаю, в России настала пора поставить монумент Безвестному фронтовому врачу.
