— Травку? — Это было совсем другое дело. — А дедушка знал?
— Конечно. В этом и был кайф.
— Почему? — спросила Грейс. Она часто задавала себе этот вопрос. — Что тебя заставляло?
— Бунтовать? Много разных мелочей. Например, то, что я была вторым ребенком. Я шла по следам твоей мамы. Сколько себя помню, все всегда ожидали, что я буду делать то же, что и она. Но я всегда не дотягивала. Тогда я решила не соревноваться. Я хотела быть собой. И своими выходками пыталась сказать об этом отцу.
— И что он сделал, когда узнал о травке?
— Он был в бешенстве.
— В смысле, забрал ключи от машины или перестал давать карманные деньги?
— Его разочарования было достаточно. Ну ты знаешь, это его выражение лица каждый день, когда он приходил с работы.
В нашем доме всегда нужно было следить за хорошим поведением и репутацией. Нужно было быть поводом для родительской гордости.
Знакомо ли это Грейс? Она чувствовала это на себе каждый день, но после аварии в сотню раз сильнее.
— И бабушка Рут тоже так считала?
— Теоретически. Но она была мамой. А у мамы мягкое сердце. — В голосе Джил слышалась улыбка. — Она часто говорила о родничке, который бывает у новорожденных детей на голове. Благодаря ему череп во время родов немного сжимается, а потом в течение года этот родничок закрывается. Она говорила, что на самом деле он не исчезает, а просто переходит к маме, которая хранит его в своем сердце всю оставшуюся жизнь.
— Как мило, — сказала Грейс. — И ты думаешь об этом сейчас, когда ты беременна?
— Да.
— Ты бы хотела, чтобы бабушка Рут была рядом?
— Хотела бы.
— Чтобы она деликатно сообщила об этом дедушке?
Джил пошевелилась под покрывалом.
— Нет. Я скажу ему, когда закончится первый триместр. Я всем тогда скажу.
— Никто не знает?
— Только твоя мама и ты.
— Но это же трудно никому не рассказывать. Тебе не кажется, что кто-то может увидеть?
— Ну, видеть еще особо нечего. Мой фартук все прекрасно скрывает.
— Но ты не думала, что кто-то может догадаться? Ну что все поймут, что ты врешь, хотя и ведешь себя как обычно?
— Нет.
Грейс вздохнула.
— Я бы хотела быть похожей на тебя. Мне кажется, что всем вокруг известно, что я выпила пива, что эта ложь написана огромными буквами у меня на лбу. Знаешь, часть меня хотела бы, чтобы все открылось. — Ей вдруг пришла в голову новая идея. — Если бы я забеременела, мама не смогла бы этого скрыть.
— Это плохая идея, Грейс.
— Но если бы я забеременела, мне, по крайней мере, пришлось бы сказать правду. — Этим она поставила тетю в тупик. Редко случалось, чтобы Джил не знала, что сказать. — Как бы мама поступила, если бы я забеременела?
— Она была бы разочарована.
— Как дедушка, когда ты курила травку? Видишь? Она такая же, как и он. Ты права. Они думают только о поведении и репутации. Их жизнь — это показуха.
— Погоди, Грейс. У меня, может, и есть свои обиды, но твои мама и дедушка много работают. Они служат обществу. Будь честен там, где доброе имя необходимо.
— Ладно. Но это не значит, что быть их ребенком легко.
— Не значит.
— Так что же мне делать?
— Ты не можешь поменять семью.
— Я о своем обмане. Было бы не так плохо, если бы я с самого начала сказала маме о пиве, но теперь, когда прошло столько времени… Мама взяла мою вину на себя, но она ничего не знала о пиве.
Джил нащупала в темноте ее ладонь.
— Знаешь, солнышко, судя по тому, что мне известно, тот, кто сидел за рулем вашей машины — кто бы это ни был — ничего не нарушал. То, что ты выпила бутылку пива, не стало причиной аварии.
— Я выпила две, — напомнила ей Грейс.
— Это не было причиной аварии.
— Хорошо, но я все равно чувствую себя виноватой из-за этого, и маме не могу рассказать.
— А папе?
— Смеешься? Я не разговариваю с папой.
— А возможно, следовало бы.
— Ты шутишь. Это будет еще хуже, чем рассказать маме. Дедушка, конечно, тоже будет разочарован, но он же всего лишь мой дедушка. — Грейс помолчала. — К тому же он слишком много пьет. Поэтому он бы, возможно, понял.
— Грейс, есть разница между тем, чтобы пить пиво с друзьями…
— Любой из которых убьет меня, если узнает, что я об этом кому-нибудь рассказала, — перебила Грейс.
