Поэтому, на фоне всех этих тревожных фактов, русские патриоты должны подумать об обороне, — такова и главная цель нашей статьи: предотвратить нагнетающееся еврейско-демократическое применение понятия “экстремизма” к русскому православному патриотизму, в котором только и заключается спасение России, в том числе от любого вида экстремизма. А лучшая оборона в данном случае — это разоблачение противника с использованием его самопризнаний и давления на него с помощью его же собственного “законодательного” оружия. В том числе и с помощью данного закона.
Мы не знаем, какие окончательные формулировки останутся в его тексте в результате последнего чтения, но знаем, что большинство депутатов Госдумы подконтрольны президентской администрации, поэтому существенных изменений законопроекта ожидать не приходится. В любом случае, власть будет пользоваться этим законом столь же произвольно, как и другими своими законами. Так что мы вполне можем обратиться уже сейчас к имеющемуся тексту законопроекта, который имеет собственное важное значение, ибо выдает подлинные цели президентской администрации, достичь которых она будет стремиться всеми средствами.
Проанализируем этот текст с юридической, политической и духовной точек зрения. Начнем же с того, что в нем понимается под экстремизмом.
Суть закона “О борьбе
с экстремистской деятельностью”
Приведем несколько цитат из законопроекта:
“Экстремизм — это признание допустимости, возможности и желательности применения насилия либо совершения иных общественно опасных деяний в целях достижения политической власти, нарушения прав и свобод человека и гражданина, незаконного изменения конституционного строя, нарушения суверенитета и территориальной целостности Российской Федерации, а равно наделения незаконными преимуществами либо подавления отдельных лиц (групп населения) по признаку (признакам) расы, национальности, языка, отношения к религии или убеждений” (ст. 1)...
“Экстремистская деятельность — это деятельность политических партий, общественных и религиозных объединений, иных организаций, средств массовой информации, должностных лиц и граждан, включающая в себя организацию, планирование, подготовку и реализацию общественно опасных деяний” (перечисленных выше), “в том числе возбуждение национальной, расовой или религиозной вражды, а также публичные призывы к совершению в указанных целях общественно опасных деяний”.
В число “экстремистских материалов” включаются не только “официальные документы общественных, религиозных объединений”, но и “публикации в средствах массовой информации, произведения литературы и искусства, символика и иная информация, запечатленная на материальных, в том числе электронных носителях информации” (ст. 1). Допускается иметь такой экстремистский материал “в единственном экземпляре для личного пользования” (ст. 7.2) в ознакомительных целях без права размножения или передачи кому-либо. Не допускаются экстремистские высказывания “при проведении дискуссий и обсуждений на сайтах в информационно-телекоммуникационных сетях общего пользования... Лицо, являющееся администратором (модератором) либо провайдером сайта, обязано незамедлительно принимать меры к удалению с сайта такой информации” (ст. 8.2).
В параллельном законопроекте “О запрещении нацистской символики и литературы” запрещается “передача указанных предметов другим лицам любым способом (продажа, дарение, обмен и т. п.); демонстрация... указанных предметов, делающие ее доступной для других лиц”. Разрешается лишь их воспроизведение “в публикациях, фильмах и других материалах, осуждающих нацизм либо излагающих исторические события”, когда это “не направлено на пропаганду идей нацизма”.
Кто же наделен полномочиями определять, что является экстремизмом и пропагандой нацизма, а что нет? В конечном счете — суд. Но в законопроекте таковыми (и сразу же репрессивными) полномочиями наделены —
еще до суда
— также “федеральные органы государственной власти” и “органы местного самоуправления”, а главным образом — “координирующие” их деятельность специально создаваемые
