Спор не окончен. Составитель сборника Б. Н. Тарасов не предвосхищает исхода давно ведущейся полемики, а направляет усилия на воссоздание объективного исторического портрета Николая I, объективной картины того времени. Он разделяет ряд критических суждений о николаевской эпохе, в которую так и не утвердилось насущное для России согласие между “петербургской властью” и “московской мыслью”, между правительством и обществом, формула единения которых была выражена К. С. Аксаковым: “Сила власти — царю, сила мнения — народу”. Власть оказалась не в состоянии воплотить, по словам Б. Н. Тарасова, “ею же провозглашенную связь религии, народа и государства” (т. 1, с. 53). Вместе с тем перед взором современников и потомков Николай I предстает как твердый государственник, неутомимый труженик, практичный и трезвомыслящий деятель, беззаветно любящий Россию. Словно подражая “пращуру”, о котором А. С. Пушкин писал: “То академик, то герой, то мореплаватель, то плотник”, он работал нередко по восемнадцать часов в сутки, а о себе и своих помощниках говорил: “Мы — инженеры” (т. 1, с. 22). Но, чтя великого предка и заботясь о развитии хозяйства, науки и образования, Николай приступил к постепенному возвращению, по словам А. де Кюстина, “к естественному состоянию нации, которая более столетия назад была сбита с естественного своего пути и призвана к рабскому подражательству”. Б. Н. Тарасов называет Николая I “самым национальным из всех монархов, занимавших до него престол Петра I”, который “верил в мировое призвание Святой Руси и по мере сил и понимания пытался самоотверженно служить ей на всех направлениях своей деятельности” (т. 1, с. 25).
Публикуемые в настоящем издании документы окажутся весьма существенным и, быть может, неожиданным открытием для современного читателя. Никакая интерпретация событий и фактов позднейшими исследователями не заменит живого восприятия источников, хранящих в себе унаследованные нами исторические сведения. “Ускользающие от внимания историков “детали” семейного быта, воспитания детей, разговоров на государственно-политические темы в интимном кругу, общения с представителями самых разных сословий и профессий, поведения в чрезвычайных обстоятельствах и на смертном одре могут, — справедливо замечает составитель, — иногда сказать больше о Николае I, чем иные ученые труды” (т. 2, с. 4).
В. Е. Воронин,
доцент МПГУ
Ал.МИХАЙЛОВ • Значимая книга (Наш современник N12 2001)
ЗНАЧИМАЯ КНИГА
Владимир Бондаренко. “Дети 1937 года”.
М., Информпечать, 2001. 640 стр.
Владимир Бондаренко пишет много. Выпускает книгу за книгой. На свои вечера собирает полный зал. По праву (по активности, по широте охвата литературных явлений) выдвинулся как самый видный критик патриотического направления. Да и среди демократов — по этим данным — я не знаю равного ему. Помню его дебют, какое-то обсуждение его работ в СП СССР. Помню, как Юрий Суровцев корил его за “русофильские вывихи”...
Чего этому критику недостает (55 лет), — так это фундаментального филологического — из школы в гуманитарный вуз и т. д. — образования, которое он восполняет с большим старанием. Он ведь после школы поступил в какой-то технический институт... В этом он, может быть, и уступает некоторым столичным изначально гуманитарного воспитания и образования критикам, но его жажда всю жизнь учиться, образовывать себя, наверстывать упущенное не может не вызывать уважения. И еще одна черта — проявлять широту в оценке литературных явлений, в отличие от большинства патриотов и в отличие от критиков-либералов, зашоренных, не видящих, вернее — не желающих видеть все, что не в их русле.
“Дети 1937 года” — последняя по времени его книга. В ней 22 портрета (или эссе) о писателях 1937 и 1938 годов рождения, со вступительной статьей, объясняющей этот феномен в истории литературы, на который именно Бондаренко указал первым. Страшные годы в жизни страны, годы Большого террора. И — обилие замечательных писателей, родившихся именно в это время!
Сначала я с пристрастием прочитал главы (портреты), посвященные поэтам, так как Бондаренко всю жизнь пишет в основном о прозе. Как он понимает поэзию, что он цитирует? И самые удачные статьи получились о самых, пожалуй, трудных для понимания поэтах — Олеге Чухонцеве и Игоре Шкляревском. И цитирует их Бондаренко почти безупречно (хотя собственно эстетическому анализу внимания уделяется мало). Пишет по-русски, в отличие от критиков-снобов, засоряющих язык иностранной терминологией. Бондаренко, мне кажется, удалось понять и объяснить этих интересных и сложных поэтов, особенно Чухонцева. А вот Ахмадулину — нет. Может быть, в силу отрицания “шестидесятников”, в силу этой изначально заданной инерции. Боже мой, да она самый одаренный от природы из всей этой плеяды поэтов-“шестидесятников”, она же как раз из тех поэтов, которые способны рождать поэзию — по Ахматовой — “из сора”! В любом пустячке, бытовой мелочи находить поэзию! (Володя! Вот антипод Петрушевской, которую ты так развенчал как носительницу зла, как автора “музыки ада”!) Да, Ахмадулина не общественный человек, и слава Богу! Она — только поэт. Увы, это в последнее десятилетие ее втянули подписывать какие-то коллективные письма наши либеральные интеллигенты...
