Смерть в природе у Василенко — будь то смерть цветка, лебедя, птицы, ели — всегда происходит на глазах не зрителя, а так же страдающего и сострадающего им человека, и его, человека, жест венчает картину:
Ель упала, рассыпавши хвою,
В снег зарылась, замолкла навек.
Вновь ее я ладонью накрою:
Я не камень. Не зверь. Человек.
(“Смерть”)
Стихотворение “Смерть” входит в цикл северных стихов, созданных поэтом уже “после всего” — в 1957—1987 годы — по воспоминанию.
Это — сны на свободной земле:
И горький привкус боли
Я ощущаю во рту,
Прикосновенье неволи,
Запрет — идти за черту.
Но сон, ему все можно,
Неслыханное всегда.
И за черту осторожно
Переступил я тогда.
Что же произошло, какие изменения? Прежняя резкость, отчетливость, нагая точность зрения медленно, но бесповоротно уступают место “сохранительным словам” — музыке, сказке, романсу (“О прошедшем”, “Была душа слепая”, “Все, что было, — давалось прямо...”, “Песня огня”).
Происходит восстановление памяти в полном объеме, поэтическое воскрешение былого — от эпохи греков и римлян с ее богами и героями, времен язычества и божества славян до страниц русской истории с ее былинными богатырями — Алешей Поповичем, Вольгой, Добрыней, Садко, Василием Буслаевым и сказочными, мифическими существами — Девой Обидой, Дивом, Лесовичком, Соловьем-Разбойником.
Несомненно, в особом пристрастии к русской теме сказался и характер профессии Василенко — “я ведь историк декоративно-прикладного и изобразительного искусства, занимавшийся много фольклором, причем народным искусством”.
Восстановление порванной связи времен, врачующее душу, проходило чаще всего через сонет — “магические четырнадцать строк” — форму, которой поэт был верен всю жизнь за “возможность в малом вместить многое, подчинив свои чувства строгим требованиям”.
Здесь с особым блеском раскрылось мастерство Василенко-художника.
Одна деталь — и перед нами оживает первобытная стоянка: “на осыпи блестит обточенный кремень, воспоминание неведомого века; и от него и к нам ложится хмуро тень, тень здесь бродившего когда-то человека”; великолепная пластика — и перед нами скифская ваза, сработанная — по чертежу воображения — неизвестным мастером: “серебряный сосуд, чеканный, создан мною, на нем и гордый лев, что поражен стрелою, и золотой дракон, плывущий на волне”; нагнетание подряд нескольких эпитетов — и перед нами картина отшумевшей битвы на реке Каяле — одного из трагических моментов русской истории: “Над смертной Каялой, над скорбной рекой с т е п н ы е, п у с т ы е, глухие закаты...”
Незадолго до смерти В. Василенко успел собрать сонеты, написанные им за многие годы, включая и последние, а также переводы из Х. М. Эредиа, из его знаменитой книги “Трофеи”, в отдельный сборник, изданный, как гласит надпись на титульном листе, за счет средств автора. У государства средств не нашлось...
Я, увидевший Ад,
Шедший за Дантом вслед,
Жизнь полюбил во сто крат,
И это — на склоне лет!
Такое “Послесловие” нам оставил поэт.
Так же, как и любимый им Лев Платонович Карсавин, Василенко, которому в январе 2001 года исполнилось бы 96 лет, говорит нам: “Не прощайте, а до свидания”.
До свидания — это значит до новых встреч с его новыми книгами, новыми стихами.
В издательстве “Новый ключ” вышел новый сборник стихов поэта, подготовленный Борисом Романовым, много сделавшим для издания произведений Василенко еще при жизни. Хочется надеяться, это будет способствовать встречам с поэтом на страницах журналов, с которыми ему всегда не везло. Чего стоит хотя бы постыдный факт из истории “Нового мира”, вернувшего Василенко стихи — не когда-нибудь, а в начале 70-х годов — за то, что они “лишены гражданственности, слишком далеки от тем современной жизни, хотя и профессиональны”. Ничего себе оговорочка. И это было уже после одобрения этих стихов Ахматовой!
Но будем смотреть в будущее.
Еще один подлинный поэт — теперь это уже ясно всем — возвращен в русскую литературу, в которой уже было столько возвращений...
А вот, поди ж ты, каждому таланту не тесно в ней. Каждому находится свое единственное место.
