Он пошел к парадному входу, а я за ним. Свидетелем нашей беседы был еще один человек, не старавшийся быть неприметным — он снимал меня на смартфон, пока я записывал стриженого мужика, а сейчас шел позади нас и снова писал меня на видео.
На этот раз у входа оказалось человек двадцать мужчин в камуфляже, столько же гражданских и полицейский патруль.
Перед массивной входной дверью стояло несколько частных охранников в черной форме. Они, с читаемыми на лицах страхом и ненавистью, смотрели на мужчин в камуфляже.
Я снова поднял камеру, собираясь фиксировать экшн, но драки не случилось — дверь вдруг распахнулась, из-за нее показалось бледное лицо, а затем и полкорпуса пожилого мужчины в деловом костюме.
— Все согласовано, пусть заходят, — сказал он охранникам, и те тут же расступились в стороны, освобождая проход.
Первыми зашли два десятка мужчин в камуфляже. Пока они заходили, я рассмотрел шевроны у них на рукавах — это были боевики батальона «Донбасс», известные в Киеве рейдеры.
Потом пошли какие-то гражданские активисты, и только потом — журналисты. Я зашел вместе с коллегами, и меня никто не пытался остановить. Мои документы тоже никого не интересовали.
Мы все поднялись на второй этаж и втиснулись в зал для заседаний или переговорную комнату. Там стоял огромный круглый стол, за которым по-хозяйски расселись боевики в камуфляже. Все остальные посетители встали плотным кольцом вокруг стола, после чего дверь закрыли, и началась беседа.
— Я с глубоким уважением отношусь к ветеранам АТО, — начал говорить седой мужчина в темно-синем классическом костюме, единственный из гражданских за этим столом.
Он сказал еще несколько фраз про любовь к Украине, пока его грубо не прервали:
— Почему не на мове разговариваешь? Сепар, что ли?
Седой поперхнулся и начал выдавливать из себя слова на украинском языке. Получалось плохо, видно было, что думает он на русском, мысленно составляет фразу, а потом пытается перевести ее на украинский. Впрочем, украинскими его слова тоже было трудно назвать — он просто искажал русские максимально необычным образом, так, чтобы они точно были непонятны русскоязычным.
Своего он добился — я, например, перестал его понимать, и, судя по переговорам боевиков, они — тоже.
— Хрен с ним, пусть говорит по-русски. Иначе не понять его вообще, — сказал один из них.
Я подсмотрел у стоящей рядом Дины в блокнотике имя и должность этого гражданского. «Проректор Национального медицинского университета им. Богомольца, доктор педагогических наук, заслуженный работник образования Украины, профессор кафедры медицинской и биологической физики Ярослав Цехмистер», — переписал я к себе в смартфон.
Проректор вдруг встал, неуклюже застыв в неудобной позе — встать прямо ему мешал стул, который некуда было отодвинуть. Вот в таком согбенном положении он и проговорил свою покаянную речь:
— Уважаемые господа. Я встану, чтобы сказать вам очень важное. Тем людям, что сейчас сидят за столом, — участникам боевых действий, ветеранам АТО, волонтерам, всем — администрация университета приносит глубокие извинения за позорную ситуацию, которая сложилась у нас в учреждении. Мы не будем сейчас обсуждать, знали мы об этом или не знали, а мы не знали, просто примите наши глубокие извинения.
Боевики заржали, некоторые захлопали в ладоши.
— «Собачье сердце» смотрел? Скажи, похоже? — прошептала мне Дина прямо в ухо.
Меня давно перестало удивлять это странное фрондерство Дины — она ведь видела и осознавала все очевидные болезни Украины после переворота, включая национализм, откровенное силовое давление на прессу и оппозицию. Но то, что она понимала, никогда не прорывалось в ее репортажах — ни разу я не видел у нее ни одного честного репортажа из Киева и, в конце концов, перестал их искать в Сети, чтобы лишний раз не расстраиваться.
Поэтому я просто кивнул ей и начал выбираться из толпы. Мне было неловко смотреть, как малограмотные тупые боевики издеваются над интеллигентным профессором.
В коридоре за дверью я увидел около десятка гражданских. Преподаватели университета стояли, сбившись в кучку, возле распахнутого окна, и негромко переговаривались, не сводя глаз с двери, из которой я вышел.
