Я закончил с изумительным пловом и осведомился у нее:
— А почему вы дома не едите? Или далеко от работы?
— Да нет, близко. Но неохота возиться. Дочка, семиклассница, обедает в гимназии, а папашка ее свинтил от нас еще в прошлом году, так что готовить особо не для кого, — разъяснила она мне свою жизненную диспозицию.
— Но, если вы вдруг захотите поужинать, я постараюсь, — добавила она, ухмыляясь. — Можно даже при свечах.
Я представил себе этот ужин на типичной советской кухне, и мне стало грустно.
— Давайте лучше я вас в ресторан приглашу, — сказал я вдруг.
— Ну, приглашайте, — тряхнула она с готовностью белокурыми кудрями. — Вам конкретное заведение посоветовать, или сами выберете?
— Посоветуйте, конечно. В ресторанах я у вас тут еще не бывал.
— Серьезно, не были? А кто три дня назад сидел в ресторане «Кобзарь» за уличным столиком с какой-то маленькой блондинкой и с очень грустной физиономией пил с ней водку из графина?
Я выпучил на нее глаза — эта женщина меня удивляла все больше и больше. Неужели она из СБУ? Я не стал ничего говорить вслух, просто молчал, мысленно считая до двадцати и надеясь, что этот морок сам как-нибудь рассосется.
На счете пятнадцать она расхохоталась в голос:.
— Не бойтесь, я ничего не скажу вашей жене про этот ваш прокол.
— Моя жена не запрещает мне пить водку, — с вызовом заметил я ей.
— Я тоже вообще ничего не запрещаю, — легко отозвалась она, кокетливо поправив себе прическу. — Я вообще за всеобщее согласие и мир во всем мире.
Я опять некоторое время смотрел на нее молча, осторожно подбирая очередную тему разговора. Ей-богу, я ее уже боялся — брякнешь что-нибудь, и опять невпопад, потому что она знает, как на самом деле.
— Да не волнуйтесь вы так, вовсе я за вами не слежу. Просто Киев очень маленький город, вы должны это учитывать в вашей сложной многопрофильной работе с разнообразными клиентами.
Она бросила взгляд на мой пакет с камерой и добавила:
— Кстати, у здания киевской администрации сейчас будут митинговать ларечники, которых местные власти выносят вперед ногами из Владимирского рынка. Без материальных компенсаций и предоставления других рабочих мест.
— Серьезно?
— Да, там все серьезно. Народу, кстати, очень много собирается идти. Все ждут, что Кличко к ним выйдет, решит проблему.
— А он не решит?
— Да ведь он уже все порешал с девелоперами, я же говорила. Земля уже продана инвесторам, это точно известно, я бумаги видела, так что митинги никак не помогут.
— Ну, тогда я пошел. А что насчет ресторана? Где и когда?
— Давайте здесь встретимся часов в шесть, а дальше я покажу.
— Договорились.
Она встала первой и быстро ушла, а я некоторое время смотрел ей вслед и думал о всяком разном. Потом вытряхнул из головы лишние мысли и отправился снимать митинг ларечников.
Заунывные крики «Кличко — выйди до людей!» помогли мне сориентироваться — протестная акция проходила напротив здания Киевской городской государственной администрации, на широком тротуаре Крещатика. Ларечников собралось немного, человек пятьдесят, но это были очень активные граждане. Женщины, как обычно, вели себя смелее мужчин. Они яростно выкрикивали проклятья условному Кличко, обратившись усталыми лицами к пыльным окнам ненавистной мэрии. Мужчины молча курили, стоя небольшими группами рядом.
Едва я достал камеру, ко мне повернулись сразу несколько продавщиц.
— Дайте, я скажу! — И в мою камеру начала говорить женщина средних лет в скромном китайском пуховике, вязаной шапочке и с пацифистским значком на этой самой шапочке:.
— На нас давят анонимы, сочиняют кляузы. Давят государственные службы, причем уже проиграны суды с ними, всё — нам конец. А земля интересна застройщикам — ведь площадка в центре города. Я двадцать два года работаю на этом рынке, и все это время власть его колбасит. Мы пришли, чтобы город нас услышал, чтоб землю не продали. Нас полторы тысячи человек. В такое тяжелое время для страны потерять работу — это просто невозможно представить.
Она говорила с видимым надрывом, иногда пряча лицо от камеры, но, в конце концов, не удержалась и расплакалась прямо перед объективом. Я опустил камеру, но ее сразу как прорвало:.
