— Тебе свою квартиру надо сдать в Питере, что ли? — уточнил я у нее на всякий случай.
— Не свою, знакомой одной, — еще раз тяжело вздохнула она. — Там остались одни идиоты, никому нельзя доверить, понимаешь.
— А мне, москалю, доверять можно, что ли? — удивился я.
— Тебе можно. Я тебя в СБУ сдам, если что, — деловито объяснила она мне расклад, кривя толстые губы.
Она ни разу не назвала меня ни по имени, ни по фамилии. Она просто помнит лицо, но не помнит больше ничего.
— Тупая ты овца, Ольга, — ласково сказал я ей. — Променяла Родину на хрен знает что. Иди ты в жопу, Курносова, бывай…
Я неторопливо шел по корявому асфальту Шелковичной улицы, а она некоторое время неуклюже бегала, спотыкаясь, вокруг меня, то взвизгивая: «СБУ, СБУ сюда!», то доверительно понижая голос и предлагая хорошие комиссионные за посредничество.
Отстала она только на втором перекрестке, когда я здорово прибавил шагу.
Пошел мелкий холодный дождь, и я понял, что не добегу до своего хостела сухим. Не доходя квартала до поворота на улицу Кропивницкого, я увидел кафе с многообещающим названием «Венские булочки» и, конечно, направился туда — наверх по булыжной мостовой, и потом несколько ступенек по гранитной лестнице.
В кафе действительно прямо за барной стойкой пекли булочки, а также заваривали несколько видов чая и кофе. Всем этим пахло при входе в заведение так призывно, что у меня где-то в районе желудка начались натуральные судороги.
Я замер у стойки, наугад выбирая себе горячие булочки из только что выложенных на поднос на витрине.
Молоденькая девушка за стойкой снисходительно улыбнулась моей невинной шутке про европейский выбор заведения после Майдана.
— Да мы и до Майдана здесь нормально работали, если честно, — заметила она рассеянно, собирая блестящими никелированными щипцами в тарелку плюшки, на которые я указал.
— Но ведь ваша жизнь наверняка изменилась к лучшему после Революции Достоинства, — пробормотал я, особо даже не вдумываясь в смысл и интонации своих фраз. Я вдруг понял, как проголодался.
Но девушка за стойкой отреагировала на мою тираду неожиданно резко. Она вдруг подобралась лицом, с грохотом выставила мне под нос на витрину отобранные мною плюшки и сказала:
— Да, кое-что изменилось после вашей сраной революции. Например, цены на все стали втрое выше. За электричество и аренду мы сейчас платим втрое больше. А вот моя зарплата с тех пор не изменилась. С вас, кстати, 95 гривен. Желаете что-то еще?
Я дал ей сотню и отмахнулся от сдачи, забирая поднос. Она не изменила хмурого выражения лица, пока я ее видел, а потом вообще ушла в подсобное помещение, оставив свое кафе без хозяйского пригляда.
Я уселся за столик у роскошной стеклянной витрины в человеческий рост. За стеклом по мокрым булыжникам тротуара суетливо скользили люди.
— Смешно люди там за стеклом бегают, правда? — услышал я высокий, хриплый и резкий, а потому неприятный голос. Я обернулся.
Передо мной стояла симпатичная блондинка лет тридцати, в легкомысленных для текущей погоды колготках, короткой до неприличия юбке и ярко-красной кожаной курточке с открытым декольте. В руках она держала поднос, на котором красовалась одинокая чашка кофе.
Я раздумывал не больше секунды и сказал ей совершенно искренне, хоть и рефлекторно:
— Да. Присаживайтесь.
Она уселась на единственное кресло напротив меня, отвратительными жеманными движениями взяла с подноса и установила на стол сначала отдельно чашку, потом — блюдце, а потом подняла парящую чашку и, оттопырив мизинец, сделала шумный глоток.
— Не правда ли, хорошая погода? — просипела она мне, улыбаясь во все свои двенадцать белоснежных имплантов спереди.
— Вчера погода была лучше, чем сегодня, — уточнил я осторожно. Типаж и сфера деятельности этой барышни были мне понятны совершенно отчетливо, и набиваться к ней в клиенты у меня не было никакого желания. Но ведь я сам предложил ей сесть за свой столик, хоть бы и рефлекторно.
Она снова бросила взгляд за окно. Дождь и ветер атаковали прохожих яростно, как в последний раз, но даже влюбленные парочки предпочитали куда-то бежать по тротуару, а не прятаться в нашем теплом, сухом и, главное, совершенно пустом заведении.
