Это выглядело какой-то шизофренией, раздвоением национального сознания. Добавляло красок в эту шизофрению и другое обстоятельство — по телевизору и на официальных мероприятиях все говорили строго на украинском языке или на суржике. При этом в частных беседах повсюду — на работе, в магазине, в кафе — все без исключения говорили на русском.
Это был какой-то театр, где все актеры старательно играли свои роли, но перед кем они так старались, я еще не понимал.
В конце концов, любопытство взяло вверх над осторожностью, и я решил провести опрос на эту тему прямо на улицах Киева. Кроме того, я бы уверен, что такой опрос станет хитом в Рунете, и директор агентства хотя бы на время перестанет упрекать меня в тунеядстве и разгильдяйстве.
Я вернулся на Крещатик, установил штатив и поставил камеру так, чтобы в кадре был виден Майдан и разные узнаваемые киевские здания. Размотал свежекупленный провод, взял микрофон с болгарскими наклейками и, бодро улыбаясь, отважно шагнул в сторону первого своего в Киеве респондента — симпатичной молодой девушки. Она неспешно вышагивала своими длинными ногами мимо витрин и всем своим видом показывала, что свободного времени у нее просто завались.
— Добрый день, вас беспокоит болгарское радио «Авторевю». Не ответите нам на такой вопрос: как вы считаете, нужно ли Украине восстанавливать нормальные отношения с Россией? И если да, почему ваши политики считают иначе?
Девушка поначалу ответила мне на улыбку, но, вслушавшись в вопрос, вдруг отскочила от меня, как от прокаженного.
— Я с москалями на такие темы не разговариваю! — обойдя широким полукругом мой штатив с камерой, она быстро зашагала прочь. Вот так заторопилась вся сразу.
Я смотрел ей вслед с изумлением, не понимая, что во мне вызвало такую реакцию. Да, с зубами у меня не очень, улыбка пока не голливудская, но те же два потерянных слева и справа зуба можно увидеть, только когда специально показываю, так-то дефекта не видно. Но ведь что-то во мне явно пугало добропорядочных киевлян.
Следующей жертвой стал седой высокий мужчина в потрепанном плаще из 90-х годов, красивый и уверенный, а-ля Ален Делон. Он оказался разговорчивей и откровенней:
— Ты москаль, что ли? Здесь такие вопросы только ваши задают.
— Но как бы вы ответили на этот вопрос?
— Никак. Я тебе отвечу, а ты потом это покажешь по своему телевизору. И что будет потом? Я человек серьезный, у меня бизнес.
— А что будет потом?
— Да ты дурак совсем, москалик. Или блаженный. Или прикидываешься, я вот тебя не пойму…
До меня вдруг дошло, что он просто боится отвечать на камеру. И длинноногая девушка тоже боялась, но прятала свой страх за деланной агрессивностью.
Я опустил камеру и тут же услышал от своего седого респондента обстоятельный разбор ситуации на Украине.
— Война простым людям не нужна, конечно. Война нужна только политикам.
— Так ведь вы же этих политиков и выбрали?
— Кто это «мы»? Я их не выбирал.
— Вы не ходили на выборы?
— Нет, конечно. Какой смысл? Из кого там было выбирать-то?
— А за каких политиков вы бы стали голосовать?
— Они должны быть вроде вашего Путина. Чтоб снаружи жестко со всеми врагами разбирались, а внутри страны — чтоб не давали пикнуть всякой мрази. Так победим.
Я совершенно запутался и некоторое время тупо смотрел на него, а он на меня. Наконец я спросил:
— Как вы догадались, что я москаль?
— У тебя сзади парашют болтается, Штирлиц хренов, — захихикал он и тоже пошел от меня прочь.
Я снял камеру и начал складывать штатив, когда на меня вдруг из ближайшего переулка целенаправленно вышли трое молодых парней в камуфляже.
— Будь здоров, громадянин. Вы с какого канала? — спросил один из них с позабытой мною уже интонацией уличного хулигана. В Питере, кстати, я на такой вопрос отвечаю просто: «С канала Грибоедова».
— Здравствуйте. Я от болгарского радио, «Авторевю» называется, — вежливо объяснил я.
— А будьте так ласковы, покажите нам свое удостоверение, — все с теми же блатными ужимками уличного гопника продолжил молодой человек, демонстративно почесывая жутковатый шрам на шее, видимо, чтоб я его увидел и испугался.
