Граф вставил:
— В детские сады шли звери.
— Забудь про это, четвероножник, — отвечали ему безработные, давно уже нищие мастера.
— А что, — возражал Граф, — сейчас такие времена, что импрессионисты оказались реалистами.
— Выпьем за современное искусство, — поддержал его Потомок. — Мусор стал темой!
— А Руссо потом оказался халтурщик, валял копии на продажу, — сказал Граф. — И «Ежик в тумане» плохо нарисован.
— Имеешь в виду лошадь? Нет, мне нравится, но у тебя были лучше, экспрессивнее, — сказал Потомок и принял из баночки прошлогоднюю забродившую тертую смородину.
На что Граф, которого переполняли мысли об искусстве, высказался так:
— Не надо бояться ошибиться. Не надо бояться промахнуться. Учитесь выкручиваться из любой ситуации. Картинка должна быть похожа на жизнь, но надо добавить к ней что-то новенькое.
— А то будет как фотокарточка, — поддержал его довольный Потомок, вытирая с лица пятна черносмородиновой кашицы. — Вот этого надо бояться.
Граф продолжил тему:
— Очень многие вещи глаз видит, а фотоаппарат неймет. Что-то есть такое, что мы видим, а снять это невозможно. Мы можем наслаждаться точной линией, но тут у нас, когда не получается, есть боевой устав пехоты: что-то не вышло, не меняй ситуации… И свою старую работу поправлять нельзя. Наши картинки — это свидетельства времени.
А малыши Алины в садовом товариществе подружились со всеми и сразу, в большой компании дачных детишек бегали купаться в лужу на опушке, ловили там сачком каких-то мелких водоплавающих, сажали их в трехлитровую банку с той же водой и любовались на это дело на подоконнике.
Алина набрала класс английского, к ней ходила с детьми половина поселка — светское же мероприятие.
Все учили наизусть стишки, мамки приносили угощение.
Бесплатно ведь.
В результате силами дошкольников был поставлен спектакль «Теремок» на английском языке.
Это был дачный поселок того самого бывшего комбината живописных изделий, все там жили свои, художники и оформители. Поэтому костюмы были исключительные.
Декорации писал сам Граф, по специализации четвероножник, и он изобразил всех зверей не хуже Диснея.
Особенно ему удалась тройка коней, исполненная на куске старых обоев. Кони — это была его страсть.
Но их оформителям заказывали редко. Кони в детском саду? На стене в доме культуры?
Когда Алина вернулась в квартиру с рюкзаком закрученных банок (от благодарных родителей) и со своим потомством, ее навестил нетерпеливый участковый.
Он буквально заждался. Еще бы, два месяца!
Монолог его был таков, что ребенка-сироту забирают в детприемник завтра же, а квартиру надо освободить от вещей.
— Что не увезете, вынесут на сметник, — сказал он. — Там бомжи быстро разберутся. Очередники ждут. Родня заммининстра из Семипалатинска едет. Теща и вся семья.
Далее он сообщил как по писаному, что не беспокойтесь за ребенка, не надо, этот несовершеннолетний Серцов Сергей Сергеевич по достижении пятнадцати лет выйдет из детдома с образованием восемь классов, поступит в ПТУ с общежитием, через сколько-то лет получит от государства комнату из расчета двенадцать квадратных метров на человека плюс три квадратных метра на ответственного квартиросъемщика.
Алина на эти бредни отвечала, что прописана в этой квартире с пяти лет.
— Паспорт, — потребовал мент.
— Покажу из рук, — сказала Алина. — Отобрать его вы не имеете права, но все же не дам. Вы ведь заинтересованы в моей квартире.
— Чё? — возмутился мент.
— Есть данные, что вы с паспортисткой оформили на себя и на нее две квартиры умерших пенсионеров, одиноких, но имеющих родственников. Захарова и Умновой. Родственники сейчас заводят дела.
— Они отошли государству! Какие родственники на седьмом киселе! Претендуют еще! Пишут! Писали писаки, читали собаки! А я очередник, у меня все права и как я органы милиции!
— Вы не состояли в очереди на квартиру, люди узнавали. Вы иногородний, стаж три года работы в Москве. Вы не имеете прав на отдельную квартиру! Только через десять лет имеете право!
— Я вне очереди! Кто такая ты нашлась, диссидент! За права человека, понимаешь! Освобождай площадь, посажу в институт Сербского!
