— Ой, дайте его мне!
Элеонора Анатольевна:
— Лежи! Ты утомлена после родов! После родов у меня было такое кровотечение! Вся заливалась! Полтора месяца как кабан резаный кровила! Но кормила грудью! Выкормила тебя до годика! Еле оторвала! Но нельзя было не кормить, потому что все было заражено, проклятый Челябинск. И все-таки ты выросла здоровенькая! И смогла родить! Благодаря моему молоку!
— Ма! Я это уже сто раз слышала!
— Но теперь ты сама в этом состоянии, теперь ты понимаешь! Ерануи! Надо, чтобы Грант поберег Лену! Пусть спит на диване!
— Еще новости! — отвечала Елена Ксенофонтовна. — Отучить его от меня хочешь? Это твоя мечта? Чтобы мы развелись? Чтобы ты сюда въехала?
— Что ты! Что ты! Я просто помню, что мы ведь жили в одной комнате все, Сеня, его мама и мы с тобой, и Сеня спал на полу все полтора месяца, спал как убитый, хотя ты орала. Отец твой так называемый, Ксенофонт. Никогда к тебе не подходил, ни его мама чокнутая, только я, сама кровлю, молоко течет, я молоденькая, а ты кричишь… Челябинск…
— Хва-тит.
— Лена. Но его надо докормить! Он же срыгнул, погляди! Посмотри, распашонка вся впереди мокрая! Его надо переодеть!
Ерануи:
— Я согрею молочко…
Хвать бутылку и исчезла.
— МА-МА! Что ты устраиваешь, скажи! Зачем ты пришла? Уходи, будь добра!
— Это мой внук!!!
— У меня нет больше сил. Иди, я тебе позвоню, когда будет нужно.
— Первое: Грант обязан спать отдельно. Второе: давай я с ребенком погуляю, а ты пока поспишь. Ты же не спишь! Посмотри на себя! Ты старая, под глазами круги! Черные круги! Лохматая! Тебе надо в парикмахерскую как минимум! К косметичке! Я тебя учила делать маски изо всего? Учила. Как я: борщ варю — свеклу прикладываю…
— (Стон.) Ма… Ой…
— Да! Салат делаю — огурец по всему периметру лица ломтики. Или пожую, в руку выплюну и размажу. И дрожжи, дрожжи с желтком и лимоном. Я тебе принесла алоэ, где оно? Погибло? Год назад принесла! С соком алоэ надо! Посмотри на меня! Мне будет пятьдесят шесть, у меня кожа как у молодой! Я ухаживаю за собой! У тебя кожа в меня! Очень трудная, проблемная! Вокруг носа и лоб жирные, да, еще подбородок, смотри, а щеки и виски, а особенно шея сухие! Это надо знать!
Ребенок закряхтел.
— Дай его мне! Дай! Ну как знаешь… Бедный мой! Как жалко, что он пошел в их родню! Армяшечка бедненький! Все его дразнить будут. У нас в классе была Шахпендерянц. Как только ее эту фамилию не искажали! Представляешь? Но она была не армянка, а ассирийка, как оказалось. Чистильщики обуви, мы с ней разговорились, древнейшая раса на земле, она сказала. Вот распашонка сухая, дай я его переодену. Дай!
— Не дам. Иди домой.
— Леночка, солнышко, ты переутомлена! Ты плачешь! А это вредно! От слез лицо иссушается! Будут ранние морщины, хотя тебе уже пора. Поздние роды это опасно, и поздний ребенок на грани риска, да. Еще неизвестно, боже ты мой… Надо, чтобы за ним следил невропатолог! Развитие речи! Я подчитала литературу. Занятия мелкими тактильными движениями! На скрипочке! Лепить из глины! Слепоглухонемых так делают людьми.
— МА-АА!
— Ты проверяла, он слышит?
Гулко хлопнула в ладоши.
— Смотри, Леночка, вздрогнул! Слышит, ласточка моя!
— Еще бы! Тут и я вздрогнула…
Всунулась идиотка Ерануи:
— Меропэ спасы! Сейчас, сейчас! Я слышу-уу! У меня молоко сбежало!
Убралась.
— Естественно, горелым по всей квартире. Она не умеет к плите подступиться. У них дома печь с дровами, что ли? Домашний очаг? Как у папы Карло? Ле-на! Как по тебе Гарик тосковал! Ну как тосковал! А ты выбрала этого… Конечно, у тебя чутье. Ты видела, что у него будущее… Но Гарик! Кудрявый, волосы золотые! Нос маленький-маленький! Высокий, стройняга!
— Этот Гарик грузчиком теперь работает в мебельном.
— Да? Где?
— В Доме мебели на Ленинском. Мы с Грантом поехали за этим спальным гарнитуром… Смотрю, Гарька. Сам лысый. Морда синяя…Халат синий! Смотрит на меня гордо. Нет, говорит, я вас не знаю. Кто вы такая, женщина, я вас не помню. И ушел.
— Лена! Ты его бросила, он, разумеется, пошел по плохой дорожке. Не вынес парень! Тем более сын академика!
— Сын-то сын, но отец от них давно ушел.
