По мнению Майрона, человек способен испытывать массу гораздо более приятных ощущений, чем те, которыми сопровождается общение с Германом Эйком. Если бы, например, кто-нибудь взял ложку для десерта и вычерпал ему глаз, Майрону даже это было бы менее противно.
— Я слушал твое выступление на пресс-конференции по радио, — сообщил Уин. Верх его зеленого гоночного «ягуара» был опущен, и Майрону это не очень нравилось: того и гляди, в рот залетит какое-нибудь насекомое. — Полагаю, Кристиан был доволен сделкой.
— Очень.
— Газетчики еще не пронюхали о Нэнси Сират.
— Джейк держит ее имя в тайне. Но как только они…
— Вот будет свистопляска.
— Именно так.
— Кристиан уже знает? — спросил Уин.
— Пока нет. Он был так счастлив. Пусть еще немного порадуется.
— Ты должен его предупредить.
— Непременно. Джейк обещал дать мне знать, как только имя будет предано огласке.
— Похоже, этот Джейк тебе нравится, — заметил Уин.
— Он славный парень, и ему можно доверять.
Уин размял пальцы, снова схватился за руль и увеличил скорость.
— Я не доверяю блюстителям закона, — сказал он. — Так оно надежнее.
Машина ехала очень быстро. Вестсайдское шоссе не было рассчитано на такой скоростной транспорт, на нем было всего четыре полосы, да к тому же через каждые двадцать ярдов над дорогой висели светофоры. Текущий, а точнее, вялотекущий ремонт тоже не способствовал удобству движения. Похоже, дорожные работы велись тут с незапамятных времен. В учебниках истории сообщалось, что голландец Питер Минуит, купивший Манхэттен у индейцев в 1626 году, частенько жаловался на трудности проезда по району современной Пятьдесят седьмой улицы.
Нога Уина продолжала давить на акселератор. Мимо размытым пятном промелькнул Джевитовский центр. Гудзон тоже превратился в нечто трудноразличимое.
— Ты не мог бы ехать потише? — спросил Майрон.
— Не надо волноваться: машина оснащена воздушной подушкой для водителя.
— Замечательно.
Они приближались к конторе Эйка. У Майрона свело желудок. Ощущение полного дискомфорта усугублялось смогом, хлеставшим его по лицу. Нервы были натянуты, как струны новенькой теннисной ракетки. Уин же, напротив, казался совершенно расслабленным. Впрочем, Фрэнк Эйк не заплатил убийцам за его голову.
Зазвонил телефон.
— Алло? Это П.Т, — сказал Уин, протягивая трубку Майрону.
— Ну что там? — спросил Майрон, прижав трубку к уху.
— Здравствуй, Майрон, как самочувствие?
— Не жалуюсь.
— Рад слышать. Ни за что не догадаешься, что случилось вчера вечером.
— Что же?
— Двоих лучших в Нью-Йорке наемных убийц нашли дохлыми в каком-то закоулке. Печально, правда?
— Прискорбно, — согласился Майрон.
— Они работали на Фрэнка Эйка.
— Это известно наверняка?
— В ход был пущен «магнум» сорок четвертого калибра с пулями «дум-дум». Парням буквально оторвало головы.
— Какая тяжелая утрата.
— Да, я тоже потерял покой. Но ходят слухи, что это еще не конец истории. Когда речь идет о покойниках, такие люди, как Фрэнк Эйк, просто ненасытны. Заказ на убийство по-прежнему в силе, и тому недотепе, что приложил Фрэнка, светит скорая погибель.
— Недотепе? — переспросил Майрон.
— Приятно было поговорить с тобой. Береги себя.
— Взаимно, П.Т. — Майрон положил трубку.
— Заказ никто не отменял? — спросил Уин.
— Ага.
— В кабинете Германа они тебя не прикончат, — сказал Уин. — Герман этого не допустит.
Майрон знал, что Уин прав. Даже люди, заказавшие на своем веку сотни убийств, придерживались определенных приличий. Некоторые дураки полагают, будто в основе этого кодекса лежит своего рода благопристойность. Ничего подобного. Для гангстеров приличия — это, во-первых, средство придания себе мало-мальски человеческого облика, а во-вторых — способ самозащиты и сохранения своего положения. Ну, а благопристойность применительно к гангстеру — то же самое, что честность применительно к политику.
Ремонтные работы на перекрестке с Двенадцатой улицей вынудили Уина сбросить скорость, но все равно друзья прибыли на место раньше условленного времени. В воздухе витал запах пиццы — вероятно, потому, что машина остановилась возле пиццерии под названием «Первая пиццерия Рэя в Нью-Йорке, кроме шуток, честное слово и чистая правда: это мы».
