Никто не встретился им по дороге — только изредка в саду слышались смех и торопливые, почти бегом, шаги.
— Вот еще кто-то никак не угомонится, — заметила Бидди. — Хоть бы уж он поскорее поймал ее — тогда есть надежда, что мы сможем спокойно поспать.
Девушки захихикали.
Когда впереди показалась задняя стена домика, Бидди сказала:
— Ну вот, мы и пришли. Спасибо, девуля. И спокойной ночи… или, вернее, доброе утро.
— Спокойной ночи, Бидди… Спокойной ночи, Кэти. Спокойной ночи, Пег. Спокойной ночи, Фэнни.
— Спокойной ночи, Тилли. Спокойной ночи, Тилли. Спокойной ночи, Тилли. Спокойной ночи, Тилли, — шепотом попрощались с ней женщины.
Проводив их взглядом, Тилли повернулась и пошла назад, по направлению к кипарисам.
Из сада больше не доносилось ни звука. Тилли прошла уже почти всю дорожку, когда тишину ночи прорезал смех, заставивший ее вздрогнуть и застыть на месте: вздрогнуть от неожиданности, а застыть на месте оттого, что она узнала этот смех. И поняла, что пройдя еще несколько шагов, она окажется лицом к лицу с человеком, которому принадлежит этот голос, и его спутником — или спутницей. Поэтому Тилли бесшумно отступила в тень высокого кипариса, и снова вздрогнула — люди, шедшие по аллее, тоже остановились, и теперь смех прозвучал почти над самым ее ухом.
Потом раздался женский голос:
— Знаете что? Вы пьяны, Мэтью Сопвит, вы пьяны.
А затем — хриплый смех и голос Мэтью:
— Да и вы не отстаете от меня, мисс Беннетт, ни на дюйм не отстаете.
Смех Алисии Беннетт слился с его смехом, и по тому, как он звучал, Тилли показалось, что они стоят в обнимку.
Вновь послышался голос Алисии Беннетт:
— Отчего вы так рассердились? Скажите честно, отчего вы так рассердились на меня?
— Я не рассердился.
— Нет, рассердились! И все из-за того, что я хотела подняться в детскую.
— Я же сказал, туда нельзя. Там живут.
— Живут?! Кто живет — экономка? С каких это пор нельзя входить в комнату к экономке? Да к прислуге можно входить в любое время суток! Я догадываюсь в чем тут дело: вы не хотели, чтобы я видела ребенка, ведь так? Что с ним такое — что, у него две головы? Две головы? Или он ненормальный? Я один раз видела такого, его держали в клетке.
— Не говорите глупостей! Это вы ненормальная. Мне наплевать, увидели бы вы его или нет. Его может видеть кто угодно. Хватит, забудьте об этом. Пойдемте.
— Нет, послушайте, постойте. Я хочу знать кое-что. Почему вы держите… эту… в качестве экономки?
— А почему бы ей не быть моей экономкой?
— О, вы сами знаете не хуже, чем я…
— Слушайте, Алисия, я не хочу обсуждать эту тему с вами. Пойдемте, мне хочется выпить.
— Да об этом говорит уже все графство!
Наступила пауза.
— О чем это говорит все графство?
Вопрос был задан таким тоном, что Тилли невольно зажала себе рот рукой.
— Вы сами отлично знаете: сперва любовница вашего отца, теперь ваша экономка… Мой папенька любит повторять: «Хочешь развлекаться на стороне — развлекайся, но уж если твои развлечения дали плоды, держи их тоже на стороне».
Наступила еще одна пауза — дольше первой, затем Мэтью низким хриплым голосом нетрезвого человека, проговорил:
— Верно, ваш папенька точно знает, о чем говорит, ведь он на своем веку немало поразвлекался на стороне, правда, Алисия? Он развлекается на всех своих четырех фермах, да и в других местах тоже, как я понимаю. У меня только один единокровный брат, а у вас их, пожалуй, столько, что хватит на целый работный дом: как раз туда и идут эти девушки, которых ваш драгоценный папенька наградил животом. Я правильно говорю?
— Это совсем не интересно, — теперь голос Алисии Беннетт звучал зло, она так и хлестала словами, — я не нахожу в этом ничего забавного. Вы ведете себя просто по-свински.
— Это только потому, моя дорогая Алисия, что вы ведете себя, как дешевая потаскушка.
— Дешевая потаскушка? Я?! О!.. — Она коротко хохотнула и закончила визгливо-саркастическим тоном: — О, ради Бога, простите меня, Мэтью, за то, что я посмела плохо отозваться о шлюхе вашего отца. Я…
Послышался звук крепкой пощечины и протяжное: «А…а-ах!» Потом сквозь чащу ветвей опять голос Алисии Беннетт — звенящий, надменный:
