Мобилизовавшись, я нахожу точку опоры, пока он пытается повалить меня на землю. Вот еще. Этот верзила думал, что справится со мной без особых усилий, но я крепкий орешек, да и адреналин помогает, так что падать не собираюсь. Он раздраженно снимает шлем и подбирается к моему лицу. Дитер дает свисток. Кажется, он свистит без остановки с тех пор, как меня повалили с мячом, но я, как и все остальные, не реагировал.
– Не думай, что ты явился, щелкнул пальцами и мы все забегали, – замечает Салазар.
Я сбрасываю шлем.
– Да я играл с девятиклассниками, которые дадут тебе сто очков вперед.
Он начинает напирать, но тренер Дитер опять свистит. В экипировке особо не подерешься, но мы катаемся по земле, стараясь добраться друг до дружки.
– А ну, разойдись! – орет Дитер.
Несколько ребят разнимают нас.
– Фицпатрик, на скамью, – приказывает Дитер. Какого хрена? Почему я? Черт побери!
– Как же так, тренер, я не…
Дитер, не давая мне договорить, указывает на скамью.
– Повторять не буду.
Чертова команда… Эти козлы все мне портят. Сижу на скамье, кипя от злости, а команда тем временем на сто десять процентов выкладывается для Баттера, хоть сам он не много стоит.
– Фицпатрик, давай дуй сюда! – с другого края поля кричит тренер Дитер. – Всем остальным пробежать один круг и свободны.
Прихватив шлем, я подхожу к тренеру.
– Я тут не для того, чтобы отдыхать на боковой линии. – Я не в силах скрыть раздражение.
– Слушай, Дерек, несмотря на все происходящее на поле, видно, что рука у тебя набита.
– Да если бы команда мне помогала…
– Не жди. – Сняв кепку, он наклоняется ко мне. – Даже если буду твердить им до посинения, они не послушаются, так как почему-то тебе не доверяют. Ребята Баттера защищают даже в убыток себе, они за него костьми лягут. Тебе придется заслужить их уважение и преданность. Как только добьешься этого, у тебя в этом году есть хороший шанс. Все зависит от тебя. Как ты, трудностей не боишься?
– Нет, тренер.
– Вот и хорошо. Теперь иди принимай антикризисные меры и реши все свои проблемы вне поля, а в понедельник утром приходи на тренировку.
На парковке Салазар у мотоцикла. Увидев меня, он напрягается.
– Я пытаюсь вернуть Эштин, – говорю я ему.
– Флаг тебе в руки, – отвечает он, качая головой. – Не получится.
– Черт возьми, Салазар… – Настало время все высказать, потому что другой возможности не будет. – Люблю я ее. – Я широко развожу руками. – Для кого, думаешь, я все это затеял? Для нее, для нас, для меня. Черт, не знаю. Может, ты прав в том, что я самая большая сволочь на свете. Но ты лучше других знаешь, как она ко мне относится. Если у меня есть хоть малейший шанс вернуть ее… я должен попробовать. Черт побери, я прекрасно понимаю, почему ты хочешь вправить мне мозги. Салазар, ей нужна команда, способная выиграть. Я хочу посодействовать ей в этом. Помоги мне.
– Ты обидел ее, Фицпатрик, – опустив голову, вздыхает он. – Она рыдала у меня на плече, как ребенок, поверь, чувак. Она мне как сестра, и я не позволю тебе снова ее обидеть.
– Я и не собираюсь. Неловко тебя просить, но помоги мне.
– В чем?
– Мне на время нужны записи всех игр Фремонта за последние три года.
– Всех игр? – Виктор прищуривается, как в день нашей первой встречи. Тогда он смотрел на меня, как на врага из команды противника. – А тебе можно доверять?
– Нет. Но было бы здорово, если да, – глядя ему прямо в глаза, отвечаю я.
ВЗДОХНУВ ПОГЛУБЖЕ, Я САЖУСЬ напротив тренерского состава Северо-Западного университета. Он считается школой Лиги плюща Среднего Запада и имеет одну из лучших футбольных программ. Я сходила на семинар, посвященный школе, и на однодневную экскурсию по территории. Здесь, на самом берегу озера Мичиган, очень красиво. Как мне сейчас не хватает Дерека с его напутствием «у тебя получится».
Дерек. Сколько бы я ни пыталась отбросить в дальние уголки памяти воспоминания о том времени, что мы были вместе, у меня не получается. Он стал частью меня, неважно, чувствует он в отношении меня то же самое или нет. Когда я, закрыв глаза, думаю о его нежных прикосновениях к моему лицу, руке, гладящей меня по волосам, или его объятиях – просто потому, что они мне необходимы, – наступает покой, какого не было с тех пор, как ушла мама.
