– Нет у меня цели.
Бред собачий.
– У каждого есть цель.
Он отводит глаза, зная, что если посмотрит на меня, то я загляну ему прямо в душу. Раны, которым давно пора зажить, все еще свежи из-за висящей на нем со смерти мамы огромной вины. Он продолжает наказывать себя за то единственное давным-давно принятое решение.
Да не может он не хотеть бороться за что-то… Глубоко внутри в нем живет простое, но сильное желание борьбы. И ему неимоверно тяжело подавлять инстинкты, но он все-таки упрямо являет собой бледную тень того, кем мог быть. Желание после школы пойти служить для Дерека – способ утолить дух борьбы, дух соревнования… Он полез драться за меня в общежитии, но ему не выиграть в моем конфликте с Лэндоном – это придется сделать мне самой.
Лэндон назвал Дерека трусом. Когда речь уже шла не обо мне, Дерек просто повернулся и ушел. Сейчас он с вызовом скрещивает руки на груди.
– Отойди пожалуйста, я поеду.
– Послушай меня, Дерек. – Понизив голос, я продолжаю тихо: – Случиться может всякое. Но жизнь продолжается, хочешь ты этого или нет. Люди умирают, хочешь ты этого или нет. Выкинь из головы эту чушь: что ты бросил футбол ради мамы. Она дала тебе жизнь. Неужели ты думаешь, что она допустила бы, чтобы твой дух умер вместе с ней?
– Не надо вмешивать сюда маму.
– А почему не надо? Ее не вернешь, даже прекратив играть в футбол. Говоришь, у тебя цели нет? Это чушь! Нужно заниматься любимым делом, не ограничивая себя. Когда найдешь свою цель, сообщи, потому что – даю на отсечение левое яйцо – она у тебя есть, просто ты сам себе в этом не признаешься.
Уголки его губ ползут вверх.
– Эштин, у тебя нет левого яйца.
– Да-а, но ты ведешь себя так, будто и у тебя его тоже нет. – Я не привожу здесь еще один очевидный аргумент: если он не борется за себя, то что уж говорить о борьбе за нас. – Ты должен простить себя.
Ответу предшествует длинная нервная пауза.
– Не могу.
Его взгляд направлен мимо меня, я оборачиваюсь. На парковке бабушка, она делает вид, что ей нет никакого дела до нашего разговора. Я снова смотрю на Дерека – он проводит рукой по волосам.
– Бабушка хочет, чтобы я пожил с ней. Думаю, будет лучше для нас обоих, если я останусь в Техасе и пойду в школу здесь. А тебе куплю на воскресенье билет до Чикаго.
От его слов меня переполняет грусть.
– А сам ты этого хочешь?
– Да-а, – говорит он без эмоций. – Я этого хочу.
ОСТАТОК ДНЯ Я просто катаюсь туда-сюда, стараясь уложить в голове тот факт, что остаюсь в Техасе и переезжаю к бабушке. Когда я возвращаюсь в ее дом, она в ожидании меня сидит на скамеечке в прихожей.
– Где ты был?
– Гулял.
Она медленно кивает.
– Когда ты уехал, я поговорила с Эштин. Она очень расстроена.
– Ну что ж, привыкнет.
– Гм.
– Что ты имеешь в виду? – Я смотрю на бабушку с досадой и беспокойством.
– Просто я считаю, что ты сейчас поступаешь неразумно. – Она громко вздыхает. – Эштин сказала, что ты переезжаешь ко мне.
– А, да. Забыл тебе сказать: да, переезжаю. Поздравляю, ты получила то, что хочешь. – Я направляюсь по лестнице, ведущей на второй этаж.
– Я хочу, чтобы ты, Дерек, был счастлив. Всегда этого хотела. Этого бы хотела и мама, – чуть поколебавшись, добавляет она.
– Откуда ты знаешь? Ее же нет уже, так что не спросишь. Может, узнать у папы? Ах, да: его тоже нет. – Сарказм сквозит в каждом моем слове.
– Ну, независимо от того, кто есть, а кого нет, если ты действительно переезжаешь, то тебе придется съездить в Чикаго и забрать вещи.
– Найми перевозчиков, – уже сверху кричу я.
– Чепуха. – Она выпрямляет спину и высоко держит свою королевскую голову. – Я уже организовала нам служебный самолет до Чикаго.
Я замираю.
– Нам? Это кому же?
– Тебе, Эштин… и мне.
Нет, нет и нет.
– Прости, но должен тебя расстроить, бабуля. Все будет не так.
– Так, так. Дело уже сделано, и все устроено. Гарольд в воскресенье заберет Эштин из «Элит», мы встретимся с ней в аэропорту. – Скрестив руки на груди, она дарит мне величественный взгляд, будто говорит: «Только попробуй, поспорь со мной». – Все будет именно так.
