— Предупреждаю вас, Никки, а этого я никогда не делаю: больше не пытайтесь манипулировать мною либо провоцировать меня.
— Даже чтобы положить конец недоразумениям?
— О Господи! — Он оскалил зубы. — Вас пора укротить.
— Надеюсь, вы не станете. Хотя я слыхала, что властные мужчины любят покорность, — не удержавшись, парировала она. Интересно, прозвучали ее слова насмешливо или испуганно?
Она сама окаменела от своего дерзкого выпада. Она зашла слишком далеко.
Зарычав, он прижал ее к себе так яростно и решительно, как ни разу до того. Погрузив обе руки в волосы у нее на затылке, он запрокинул Никки голову. Она увидела его глаза — два огромных черных омута, — устремленные на ее манящий своей нежностью рот. Ее охватило такое чувство, словно она стоит на краю пропасти. Но едва она успела испугаться, как его голова с ястребиной стремительностью опустилась вниз. Никки показалось, что все кругом разбилось вдребезги, и она сама в том числе. А в следующее мгновение она получила то, что можно было назвать боевым крещением, обжегшим тело и опалившим душу. Этот поцелуй словно огромный костер охватил ее с ног до головы. Харпер не щадил ее и не сдерживал себя — он целовал с жадной, необузданной страстью хищника, проникнув внутрь ее рта языком и своей безудержностью погрузив ее в глубины подлинной, зрелой чувственности. Остатки детства рухнули под напором разрушительной мужской силы, внутри у нее проснулась до того спавшая женщина.
Возможно, в какой-то момент он ослабил бы свой натиск, но она глубоко и с удовлетворением застонала, и это оказалось для него сладчайшим вином. Дрожь, пробежавшая у нее по телу, невыносимо возбуждала, особенно когда ее тонкие руки с трепетом обвились вокруг его шеи и он ощутил у себя в волосах ее пальцы, неловкие от нетерпения. Удивительно мягкий рот прильнул к его губам, и им овладела такая страсть, что он впился зубами в этот сочный плод. Задохнувшись, она ответила тем же, не так умело, как он, вернее, совсем неумело, но все же ответила.
Каждое прикосновение его языка вызывало у Никки болезненное удовольствие, пронизывающее насквозь ее тело, как бы существовавшее отдельно от нее, хотя она полностью сознавала, что происходит. Тело оказалось мудрее рассудка — колени у Никки подогнулись, и Харперу пришлось крепче обхватить ее своими сильными руками. Она почувствовала тяжесть его бедер на своих дрожащих ногах, а ее грудь оказалась так плотно прижатой к твердой мужской груди, что она ощутила бешеное биение его сердца. Никки пыталась сообразить, что же ей делать, но тут он вздохнул, крепко сжал ее бедра, и она почувствовала сильный толчок.
Ну да, так и должно быть. Невидящим взором она вперилась в ночное небо. Голова ее покоилась на его ладони, а он покрывал жаркими и сладкими поцелуями ее шею. Другой рукой он легонько водил по ее соскам. Эти прикосновения действовали на нее словно стрелы молнии, заставляя дрожать как в лихорадке. Он жаждал обладать ею, а у нее внутри все болело от желания, чтобы он заполнил ее пустоту. Она так же хотела его, как и он ее.
Словно откликаясь на ее мысли, он простонал ей в ухо:
— Ради Бога, Никки!
— Я понимаю! — горячо воскликнула она, зарывшись лицом в гриву седых волос, которые оказались на удивление мягкими. — Но я не знаю, что мне делать!
Он застыл, тяжело дыша и крепко прижимая ее. Удары его сердца отдавались у нее внутри ударами медного колокола. Затем наступило мучительное мгновение, когда он медленно опустил руки и прошептал:
— Да, вы не знаете, что надо делать. — Он произнес эти слова нежно и страстно, иначе Никки просто бы умерла. — У вас даже нет противозачаточных таблеток, не так ли, дорогая? А я, искушенный зрелый мужчина, несмотря на это, чуть не овладел вами прямо здесь и сейчас.
Он отпустил ее и, сжав кулаки, сделал шаг назад. Она хотела дотронуться до его лица, но он отшатнулся, как от кнута, и едва слышно произнес побелевшими губами:
— Если вам дорога ваша безопасность, не прикасайтесь ко мне сейчас.
Она вздрогнула, а он пристально смотрел на нее, и она отчетливо увидела себя его глазами: расширенные зрачки, опухшие губы — она чувствовала, как они болят, — побагровевшее лицо, ведь она вся горела, словно внутри у нее зажгли факел.
