-Иншаллах, великий шах, по благому делу явились. Преклонив головы, обращаем взоры к престолу твоему. Благословляя память шаха Исмаила, шаха Тахмасиба и целуя прах у ног твоих, мы пришли изъявить свое заветное чаянье...
-И каково же ваше чаянье?
-О, гиблеи-алем, есть в твоей дворцовой сокровищнице редкостная бесценная перлина... Венец целомудрия и красоты... Мы говорим о внучке достославного Исмаила, дочери незабвенного Тахмасиба, вашей сестре...
Шахбану, не выдержав велеречивых излияний старика, перебила с кислой миной:
-Не тяни, любезный. Не отнимай драгоценное время его величества.
Грубая реплика оскорбила чувства присутствующих, но зная крутой нрав шахбану, никто не посмел выказать недовольства. Один лишь Амирхан Туркман, побелев лицом, непроизвольно потянулся рукой к рукоятке кинжала на поясе. Но эту мгновенную вспышку гнева охладил ровный тон дяди-старика, пропустившего оскорбленный окрик мимо ушей:
-Ваше величество, мы явились просить руки Фатимы Солтан именем сына уважаемого Амирхана - племянника моего.
-Как... для этого недоросля? - снова взъерепенилась шахбану.
Шах почувствовал, что разговор грозит перейти в перепалку и свару. Поднял руку. Все замерли в ожидании. Худабенда сказал мягким умиротворяющим тоном:
-Мы рады видеть вас... Пришли - честь вам и место. И чаянье ваше благое. Ваше сватовство делает честь... и самой шахзаде-ханум. Но дело в том...
-В чем же?
Никто не понял, кто подал эту реплику. Первые слова шаха пробудили в сердцах сватов робкую надежду... Правитель договорил:
-... что это лестное родство, к сожалению, не может состояться... Ибо я только вчера дал слово другому уважаемому роду, испросившему руки Фатимы...
-Уж не племяннику ли шахбану?..
Снова не разобрать было, кто задал этот вопрос. Вышел полный конфуз. Отказ накалил атмосферу настолько, что не без ехидства брошенная реплика затерялась в общем гомоне.
Все знали о неприязни шахбану Мехти-Улии к туркманам. Потому сваты больше адресовались к шаху, стараясь не вступать в разговор с женщиной и как бы игнорируя ее. Но не тут-то было.
-Племяннику или нет - не суть важно... Во всяком случае, племя Амирхана Туркмана не породнится с шахиншахом... со всеми предполагаемыми последствиями...
Уже было не до соблюдения дипломатических приличий.
Сваты, уязвленные и негодующие, поднялись с мест.
-Мы уходим, властелин!
-Ваша воля... - только и смог выдавить из себя шах, не замечая, как руки посрамленных просителей сжимают рукоятки кинжалов. Он сидел, растерянно хлопая глазами. Шахбану же видела все. Бросила язвительно вдогонку:
-Держитесь покрепче за кинжалы. Могут пригодится...
Так провалилось сватовство. Врагов Мохаммеда, вернее, его благоверной, и без того многочисленных, прибавилось еще на одного. К тому же грозного и сильного... Может, самого заклятого.
Старый дядя эмира был обескуражен случившимся. Родичи услышали горестный вздох, слетевший с его уст: "Подкаблучник..."
Мать и сын
С недавней поры Хейраниса-бейим открылась новость, вселившая тревогу и смуту в ее материнское сердце. Ее сын Гамза Мирза влюбился в младшую дочь Деде Будага, предводителя румийской общины. Дочь звали Эсьма-ханум. Юноша ходил сам не свой, прямо-таки сохнул по ней. А девица была другим не чета. По слухам, она тягалась на равных с игитами, и в седле, и в стрельбе из лука, - косулю на скаку подстрелит, не промахнется, и мечом владела, словом, ни дать, ни взять, амазонка. Другие сообщали об иных достоинствах и добродетелях. Мол, она мечтательная, поэтическая натура, светлая голова, знает назубок стихи Насими из Ширвана, убиенного в Халебе, Шаха Исмаила Хатаи и газели волшебника слова из рода Баят, нынешнего смиренного служителя святилища Имама Гусейна - Мохаммеда, подписывающего свои стихи псевдонимом "Физули"... И сама она - воплощение волшебной красоты, воспетой великими устадами Востока.
Чем больше восторженных отзывов слышала шахбану, тем большая тревога охватывала ее душу, и она вольно или невольно проникалась заочной ревнивой неприязнью к прелестной румийке, смутившей покой ее любимого сына.
