Стали перебирать имена представителей шахского рода. Каждое племя выдвигало того, с которым могло бы столковаться.
-Гейдар Мирза...
-Неуживчивый. Не будет мира...
-Сулейман Мирза!
-Молод больно. Да и к власти не рвется.
-Махмуд Мирза!
-Не горазд... Вот Гасан Мирза - это еще куда ни шло.
-Махмуд Мирза или же Ибрагим Мирза...
-Али Мирза...
-Ахмед Мирза...
-Хамза Мирза, а нет, так Аббас Мирза...
-Малы еще.
-Тогда Абуталиб... Тахмас Мирза...
Даже грудного младенца умершего венценосца не забыли упомянуть.
-Шахшуджа Мирза...
Все рассмеялись. Даже чинные аксакалы не смогли утаить улыбку.
-Может, есть еще и в материнском чреве...
-Пусть и шахский сын, но если молоко еще на губах не обсохло...
-Кабы другого наследника не нашлось, тогда уж... можно объявить престолонаследником и младенца и вверить опекуну. Но ведь сейчас, слава Аллаху, шахского потомства - пруд пруди. Машаллах, наши шахи и шахзаде насчет продолжения рода трудились усердно...
-Перихан-ханум! - предложил кто-то.
-Нам только этого не хватало - под сенью женщины обретаться...
-Она - женщина достойная, радетельная...
-Что ж... пусть помогает советами тому, кто займет престол...
Обсуждение затягивалось. Споры могли перерасти в обиду и ссору. Эмиры-аксакалы переглядывались друг с другом, ища выхода. Но придти к единому мнению не могли. Как и партии, которые впоследствии народятся на свет, читатель. И строки Мирзы Алекпера Сабира, кажется, были написаны много раньше, в том самом шестнадцатом веке:
Не сыщешь средь мильонов мусульман
Кавказских - хоть бы двух единодушных...
Это прозвучало в Баку, Шемахе... И во времена сефевидов, в стольном граде Казвине эмиры тюркских племен и общин, возомнившие себя умнее, искуснее и храбрее всех, не жаловали другие племена, и у каждого был свой вооруженный отряд.
Вечерело. Двор здания, где проходил гурултай, прилегающую площадь и улицы заполнил разношерстный, разноплеменный люд, гомонящий в нетерпеливом ожидании; коротали время разговорами о том, о сем, про житье-бытье, судачили, делились новостями местного значения. Слуги эмиров и ханов, прибывшие сюда из других краев, смешались с рядами конных воинов; справлялись у них о родне, о знакомых.
Но всеми владела одна дума-забота:
-Да сподобит Аллах нас такого шахиншаха, чтобы жилось нам ладно и мирно. Чтобы чужеземцев изгнал из земли нашей. Чтобы положил конец распрям и междоусобицам.
-Аминь!
А внутри здания почтенный старец, до сих пор терпеливо и молча внимавший запальчивым речам и праздным спорам, ждал, к чему придут собравшиеся. И вдруг, повинуясь давно накипавшей досаде, взял слово и заговорил с горечью:
-Сыны мои! Творец даровал вам очи, чтобы вы различали свет и тьму, уши, чтобы внимали добрым словам, уста, чтобы произносили благие речи, руки и ноги, чтобы вершили путь и благо. Едва явившись на свет и лишившись внутриутробной пищи, сжав кулачки, вы начали кричать. И как только вам дали материнскую грудь, - вы вкусили и умолкли, и разжали кулачки... Не алчба ли побуждает вас драть горло и сейчас?.. Все мы смертны. Прожив отпущенный творцом земной срок, отправимся в мир иной, и канем во тьму. Кто может выйти из этого круга, преступить сей божий закон? Или хотите преступить? Что вы тогда ответите Творцу, создавшему вас во плоти и крови, вдохнувшего в вас жизнь? Зачем вы грызете друг друга ради благ суетных? Замалчивая правду, кривите душой? Вспомните рубаи великого Хайяма:
Я в городе Тусе на башне одной
Увидел ворону над шахской главой.
В пустые глазницы взирала она:
"Вот участь гордыни и славы земной..."
Да! Пройдет суета сует, умолкнет бой барабанный! И протрубит труба Исрафила! К чему приведут сегодняшние свары и прения? Ради чего в этом бренном мире вы упражняетесь в суесловии? Вспомните опять же слова Хайяма:
На замке, что шахам служил на веку,
Сидела кукушка на самом верху.
Крылами махая, не уставая
Бездумно твердила: ку-ку да ку-ку...
-Мы собрались сюда не затем, чтобы слушать стихи! - глухо проворчал кто-то.
Но в меджлисе царила такая тишина, что и муха пролетит - услышишь.
Один из эмиров-гызылбашей, питавший особое почтение к старцу, одернул ворчуна:
