Подбадривая себя, Петр бормотал на ходу:
Я в весеннем лесу пил кокосовый сок,
С ненаглядным Обамой по веткам скакал,
Что любил — обронил, и банан не сберег,
Был я пьян и азартен и горя не знал…
Первый перерыв он позволил себе спустя час. Тащил бы и дальше, но слишком устал — руки тряслись, а пот ручьем лил по телу, невзирая на то что погода испортилась окончательно и температура была немногим выше нуля. Впрочем, это как раз было ему на руку — хорошо остужало. Да и дождя не было, что тоже радовало.
И все равно приходилось тяжко. Трудно сказать, удалось бы Сангре хоть куда-то добраться, но спустя полчаса он увидел вдали, в просвете между деревьями, человеческий силуэт. Он прищурился, вглядываясь. Нет, не мерещится. Судя по одежде, силуэт был женский, но ничего страшного. Не одна же она живет в глухомани, значит, сможет привести мужиков.
— Эй, — крикнул он хриплым голосом. — Алло, красавица!
Та оглянулась, застыла на месте, затем с явной опаской направилась к Петру, но, подойдя поближе и вглядевшись в лицо Улана, вздрогнула и опрометью бросилась бежать прочь. Такого разочарования душа Сангре не выдержала. Ноги его подкосились и он рухнул на землю, теряя сознание.
Глава 3. Как все начиналось
Очнувшись, Улан обнаружил себя лежащим в какой-то избе на лавке и укрытым неприятно пахнущей чем-то кисловатым звериной шкурой. Он осмотрелся и понял, что домик явно не дядькин. Не было у того столь здоровенной печи, причем — вот диво-то! — не имеющей сверху никакой трубы. Ошибка исключалась — верхний край печи вообще не доходил до потолка, точнее… Буланов заморгал глазами, фокусируя зрение. Так и есть, самого потолка тоже не имелось.
Чудеса-а.
Имеющаяся в избе мебель не баловала ни обилием, ни разнообразием форм — здоровенный стол, у стены напротив — грубо сколоченная лавка. Сиденье ее было откинуто вверх, и от этого она сильно походила на откидные нары в каком-нибудь районном КПЗ. Впрочем, даже в самом убогом КПЗ Улан никогда не встречал некрашеных нар. Да и таких столов тоже.
Небольшая дверь с легким скрипом отворилась, и в образовавшийся проем, согнувшись в три погибели, с трудом прошел здоровенный бугай. Выпрямившись, он мельком глянул на Улана, но, заметив, что глаза его открыты, радостно пробасил:
— Ну вот и молодцом. А я, признаться, сумневался, выживешь, ай как, уж больно раны у тебя тяжкие были. А ты, вишь, хошь и худой, ан жилистый, сдюжил. Это хорошо. Таперь и домовину[5] стругать не занадобится.
Улан молчал, продолжая недоуменно разглядывать здоровяка, разряженного, словно для ролевой игры по временам древней Руси. Для вящего сходства со своими предками бугай даже напялил портянки, а на них лапти. Пауза затягивалась. Увалень растерянно потоптался на месте и с явным облегчением вспомнил:
— Да чего я тута. Надо ж побратима твоего известить. То-то обрадуется.
Он нырнул обратно, а через пару минут в избу не вошел — влетел Сангре, одетый, точнее сказать, обряженный в какую-то безрукавку, надетую поверх драной рубахи, безразмерные штаны и в точно такие же лаптях, как и здоровяк.
— Ага, жив басурманин! — радостно завопил он, ринувшись обнимать друга. — Ну ты и спать горазд! — довольно улыбаясь бормотал он. — Я уже ждать замучился, когда ты наконец в себя придешь, татарская твоя морда, — он вдруг осекся, испуганно закрыв ладонью рот, и с непривычной серьезностью произнес: — Я сказал татарская? Вот блин! Слушай, ты меня одергивай.
Как ни был слаб Улан, но от такой просьбы его брови изумленно взметнулись вверх. Было с чего.
…Это потом их отношения перешли в дружбу, а поначалу была вражда. Правда, однобокая, исключительно со стороны Петра. Началась она с малого — затеянного на абитуре шутливого соревнования по рукопашному бою. Увы, но Сангре, невзирая на свое недавнее десантное прошлое, потерпел позорное фиаско. Трижды узкоглазый соперник валил его на землю, причем делая это до омерзения легко и непринужденно. Возмутила Петра и эдакая снисходительность Улана, когда он, по окончании соревнования, как бы извиняясь с улыбкой развел руками:
— Извини, капитан Блад[6]
