В ДЫМНОМ ШАХТЕРСКОМ ГОРОДЕ
— Алло, кто у телефона?
— Комендант Перника. А кто спрашивает?
— Военный министр.
Комендант вскочил со стула.
— Слушаю, господин министр!
— Что у вас там происходит?
— Ничего особенного, господин министр!
— Как так ничего особенного? А что случилось с вашим гарнизоном?
— Его обезоружили.
— Кто?
— Шахтеры.
— А вас, случайно, не раздели донага?
Воцаряется молчание. Комендант не знает, что ответить, обливается по́том.
Министр требует:
— Доложите, как все это произошло!
— Господин министр, вчера, узнав, что в Перник приезжает Димитров, я лично повел две роты, чтобы арестовать его, как только он сойдет с поезда. Но на вокзале его поджидало человек пятьсот-шестьсот шахтеров.
— Они не были вооружены?
— Так точно, не были.
— Продолжайте.
— Я спросил их вожака Темелко Ненкова: «Зачем пришли сюда ваши люди?», а он мне: «А ваши?» — «Мы, — говорю я ему, — выполняем приказ!» — «И мы выполняем приказ», — отвечает мне бунтовщик. — «Ах, так?» — «Именно так!» — Тут меня взорвало, и я решил разогнать их силой. Скомандовал солдатам: «Роты, смирно! К бою приготовься!» Но ни один из солдат не поднял винтовки. Хуже того, господин министр: они смотрели на меня так, будто с неба свалились, будто я говорил с ними на непонятном языке. Тут шахтеры громко запели «Интернационал».
— Ну, а вы?
— Я снова попытался двинуть солдат, но шахтеры закричали: «Солдаты! Товарищи, братья! Не выполняйте приказ вашего командира. Идите с нами!» А один из них растолкал собравшихся, вышел вперед и как закричит:
— Кто посмеет посягнуть на шахтера! Бросай ружья!
— И обе ваши роты передали оружие взбунтовавшейся толпе?
— Так точно, господин…
— А вы, что сделали вы, их командир!
— Я… я… был вынужден отступить.
— Отступить?.. Да вы просто драпанули на глазах у врага! Вы дезертир! Шахтеры обезоруживают ваших солдат, а вы удираете, точно заяц… Да знаете ли вы, что вас ждет?
— Так точно, знаю…
— Ну, а дальше. Что случилось дальше?
— Прибыл софийский поезд. Из первого вагона выскочил тот, арестант. Увидев его, шахтеры от радости посходили с ума. Обнимают его, кричат ура!
— А ваши обезоруженные «герои»?
— Кричали громче всех. Потом понесли его на руках в город.
— Где сейчас находится Димитров?
— На площади, господин министр.
— Что он там делает?
— Произносит речь на митинге. Собралась огромная толпа шахтеров, жителей города и солдат.
— Каких солдат?
— Тех, что работают на шахтах.
— Так это же настоящий бунт! Генерал Кретьен, как узнает об этом, намылит нам шею! Немедленно разогнать митинг и доставить мне оратора.
— Не могу, господин министр, у меня нет солдат!
— Не можете!.. Как вы смеете так отвечать? Негодяй!
Министр яростно швырнул трубку телефона и нажал белую кнопку звонка.
Через два часа от Софийского вокзала отошли три эшелона — с пехотой, кавалерией и орудиями. Тяжело пыхтя, паровозы поволокли вагоны к Горна-Бане.
*
— Собирайся, пойдем вместе на митинг! — обратился пожилой шахтер к своему товарищу, солдату, который возился у обледенелой колонки, тщетно пытаясь открыть кран, чтобы вымыть черные от угля руки.
— Ступай один. Посмотри, на кого я похож! Увидят — смеяться будут.
Шахтер оглядел товарища с головы до ног. Вид у того был неказистый: фуражка без козырька, кокарда болтается на одной нитке, не шинель, а лохмотья, вместо ремня — веревочка, сапоги ощерились — подметки отваливаются. Рубит уголь до потери сознания, а получает миску вареной пшеницы, спит на голой земле в дощатом бараке. А тут еще и воды нет, руки нечем вымыть.
— Идем, брат, послушаем своего человека.
— Словами сыт не будешь. Мне бы хлеба буханку, отломал бы вот такую краюху, посыпал красным перцем с солью…
— Пойдем, не пожалеешь! Наши его с вокзала на руках несли.
— Что же это за человек?
— Коммунист. Три дня тому назад вышел из тюрьмы. Три года получил, да только пришлось тюремщикам выпустить его, поняли, что несдобровать им.
