[557].
Единственным основанием для процессов служили, таким образом, свидетельские показания, проверка которых «была возможна лишь в редких случаях», так что свидетели пользовались полной свободой^ Ни один свидетель не подвергался перекрестному допросу адвокатом подсудимого и прокурором — на нормальных уголовных процессах это само собой разумеющаяся практика. Прошло сорок лет, прежде чем впервые на процессе, связанном с Холокостом, свидетели подверглись серьезному перекрестному допросу: этими свидетелями были Рудольф Врба и Арнольд Фридман на первом процессе над Цюнделем в Торонто. О том, как прокололся Р. Врба на этом допросе, мы говорили в конце нашей вчерашней дискуссии. Не лучше выглядел и А. Фридман, о чем вы узнаете завтра.
Студент: Эти процессы проводились по инициативе ФРГ или под давлением из-за рубежа?
Ф. Брукнер: Если бы правительство в Бонне отказалось от этих процессов, то американские СМИ, находящиеся в руках евреев, развернули бы яростную антинемецкую кампанию, чтобы испортить отношения между Бонном и Вашингтоном. Но следует сказать, что правящая каста ФРГ сама была весьма заинтересована в этих процессах, так что дело не только в давлении США или какой-либо другой иностранной державы. Этим процессам отводилась ключевая роль в «перевоспитании» немецкого народа. «Демократические» власти ФРГ все время твердили народу, особенно молодежи, о зверствах национал-социализма, чтобы завуалировать, что «демократическая» система была импортирована с Запада, точно так же, как коммунистическая в ГДР.
Студент: Но у подсудимых были адвокаты, которые могли защитить их от несправедливых обвинений.
Ф. Брукнер: Насколько я знаю, ни на одном процессе, связанном с Холокостом, адвокаты не ставили под сомнение преступление, т. е. уничтожение евреев, само по себе. На всех процессах адвокаты только оспаривали индивидуальную вину своих подзащитных или, если их припирали к стенке свидетельскими показаниями, ссылались на то, что они действовали по приказу. Такой же тактики придерживались и сами обвиняемые. Если кто-нибудь из них оспаривал уничтожение евреев, то попадал в совершенно безнадежное положение. Его «упорство в ереси» отягчало вину и таким образом ужесточало наказание.
Обвиняемый на таком процессе немец мог надеяться на смягчение приговора лишь в том случае, если он оспаривал не само преступление, а только свое соучастие в нем, или ссылался на то, что выполнял приказ. Если повезло, он мог вообще оказаться не на скамье подсудимых, а лишь в числе свидетелей.
Приведу пример. На Дюссельдорфском процессе над персоналом Майданека (1975–1981) выступал в качестве свидетеля бывший эсэсовец Георг Верк. По данным суда, Г. Верк был членом расстрельной команды при акции «Праздник урожая», мнимом расстреле 17–18 тысяч евреев в Майданеке 3 ноября 1943 г. В приговоре ему говорилось:
«Согласно его показаниям, свидетель Верк тогда служил в Люблине и был причислен к расстрельной команде, но он утверждает, что не участвовал в расстреле, а только «присутствовал», потому что, по его собственным словам, «к счастью», его пистолет-пулемет заклинило. В это слабо верится, но у суда нет ни малейших сомнений в том, что остальные его показания правдивы, особенно касающиеся того факта, что жертвы ложились одни на других и их убивали выстрелами в затылок» [558].
Что вы об этом скажете?
Студент: Суд не поверил в рассказ Г. Верка о заклинившем у него оружии, т. е. признал его соучастником убийства, так что он должен был бы сидеть на скамье подсудимых. Но он выступал только как свидетель и в этом качестве описал подробности мнимого массового убийства, что закрепило за Майданеком репутацию «лагеря уничтожения». Потому-то он так легко отделался.
Ф. Брукнер: Еще поучительней случаи с Йозефом Оберхаузером и Робертом Мулькой. И. Оберзаухер, который во время войны служил в Белжеце, предстал перед судом в Мюнхене в январе 1965 г. как соучастник убийства 300 000 человек. Как сообщает Адальберт Рюккерль, бывший руководитель Людвигсбургского центра по расследованию нацистских преступлений, И. Оберхаузер не оспаривал само преступление, но ссылался на то, что выполнял приказ, и получил невероятно мягкое с учетом обвинения наказание — 4½ года каторжной тюрьмы [559]. Поскольку он уже находился в заключении с 1960 года, его освободили сразу же после вынесения приговора.
